Побледнев, то ли от гнева, то ли от страха, девица выдвинула ящик стола (сразу правильный — надо же!), извлекла из него печать, помацала ею по чернильной подушечке, и с грохотом треснула по бумажке, оставив на ней желанный оттиск.

— Спа-си-бо, — процедил я, выхватил заявление и гордо покинул кабинет в сопровождении своих питомцев.

— Буржуй! — донеслось до меня из-за захлопнувшейся двери. Но я уже не прислушивался, и волю своим эмоциям старался не давать.

А они, надо признать, уже приближались к точке кипения! Зашкаливающее раздражение рвалось наружу: что, чёрт возьми, происходит? И как такое, вообще, получается? Целый месяц ты — Избранный, герой, рискнувший жизнью ради других, которого готовы заочно в партию принять (и принимают!), и вдруг всё переворачивается с ног на голову — и ты уже сволочь, стяжатель, единоличник и буржуй! Причём ровно за те самые деяния, которые ранее расхваливались и превозносились! И всё это — из-за статейки в местной газетёнке! И те, кто вчера рвался пожать твою руку, сегодня воротят нос, как от говна! Конъюнктурщики, мать их за ногу!

До кабинета начальника отдела кадров я добрался очень вовремя. Буквально через полминуты я бы уже просто «поцеловал замок». А так — застал его выходящим из двери.

— Заявление подпишите! — потребовал я, перегораживая выход своей плечистой фигурой.

— У меня совещание! — надулся начальник. — Приходите позже!

— Подписать заявление — секундное дело! — я всё ещё старался не повышать голос. — Или у Вас тоже чернила засохли?

— Что «засохли»⁈ У кого засохли⁈ Ах ты, сопляк заносчивый!!! Пропусти, я сказал! У меня совещание! Уйди с дороги! Не заставляй меня применять силу!!! — он перешёл на крик. Но я не собирался сдаваться:

— Подпись поставьте и идите на своё совещание! Никто Вас дольше нужного держать не станет!

— С дороги уйди, саботажник! Я из-за тебя на совещание опаздываю!!! Ты производственный процесс сорвать хочешь⁈ Хочешь, гадёныш, хочешь!!! Я тебя, вражину, насквозь вижу!!! — начальник принялся орать. Он сжимал и разжимал кулаки, и от того, чтобы начать толкать меня в грудь, его удерживал только ощетинившийся рычащий волк, стоящий рядом со мной.

— Да Вы орёте дольше, чем ставится эта закорючка!!! — он меня довёл, и я тоже сорвался на крик. — Совещание я задерживаю⁈ Производственный процесс срываю⁈ А ничего, что вчера из-за отсутствия должного руководства и коммуникации в Лакуне произошёл инцидент, едва не повлёкший за собой жертвы и реакцию Системы⁈ Ничего, что я не имею возможности заняться настоящими делами, пока не закончу дела здесь⁈ Это не саботаж⁈

— Смотрите на него! Деловой выискался! Руководитель, мать ети, высшего звена!!! Тварь ты продажная, Николаев! Предал и родной завод, и родную партию, которая тебе доверие оказала, и родную страну, и власть советскую за барыши, которые тебе не терпится с земель Лакуны заполучить! И ты мне тут инцидентами в нос не тычь! Я, слава Богам, знаю, что почём! И очень жаль, что мы гниль твою раньше не разглядели и не выкорчевали! Потому как вон она разрослась до чего — из всех щелей лезет! Закорючку тебе поставить? Хрен тебе, а не подпись, мерзавец!!! Твоё заявление, может, вообще в особом порядке рассматриваться будет, понял⁈ Пусти!

Наша перепалка не могла остаться незамеченной. На шум из кабинетов повылазили заводские управленцы. Минут через десять я оказался в плотном кольце дружно осуждающих меня чиновников. Все орали, многие потрясали газетой, тыкали пальцем в статью. Я стойко держал оборону, за словом в карман не лез и за цензурой уже особо не следил. Дружок и Кузя были отличным сдерживающим фактором, явно спасшим меня от возможного рукоприкладства. Если б не они, то побить бы, я думаю, не побили, но под белы рученьки взяли бы и вон вывели. А мне дозарезу была нужна эта грёбаная подпись!

Начальник отдела кадров, кстати, улизнуть на совещание тоже не смог, поскольку в окружении оказался вместе со мной. Не исключено, что он уже пожалел о затеянном скандале. Он прекрасно понимал, что вышестоящее начальство на помощь ему не придёт — даже из зала совещаний не выйдет. Высокое начальство, как правило, блюдет репутацию! Бедолага уже давно заткнулся и стоял, потирая вспотевшую шею.

— Что здесь происходит⁈ — услышал я знакомый голос, с лёгкостью перекрывший гвалт.

Юхтин! Что ж, он тоже читал газету.

Решительно пройдя сквозь мгновенно заткнувшуюся толпу, расступившуюся при его появлении, он подошёл ко мне и протянул руку.

— Василий, приветствую! Что случилось?

— Вот, Игнатий Петрович, пришёл увольняться, потому что теперь должен заниматься освоением земель Лакуны. Да, моих земель! И я намерен принести моему государству максимум пользы! Работать, учитывая местные условия, как правильно заметил товарищ Ворон. Работать самоотверженно! Я же коммунист! Но после этой статьи злосчастной слушать меня никто не хочет! Каждый норовит ткнуть и оскорбить. Уволиться по-нормальному — и то не дают! Из кабинета в кабинет гоняют, подпись на заявлении ставить не хотят. А в Лакуне тем временем чёрт знает что происходит! Сложно там. Сложно, страшно и теросы бесятся.

Во время моего монолога никто не проронил ни слова. Юхтин смотрел на меня спокойно и внимательно, и во взгляде его чувствовалась поддержка. Когда я закончил, он повернулся к участникам стихийного митинга.

— Товарищи!!! — произнёс он так зычно, словно стоял на трибуне. — Разве можем мы позволить себе раздор в наших рядах⁈ Сейчас, когда вся страна смотрит на нас! Сейчас, когда для восстановления и завода, и всего города так нужна сплочённость и, как все вы понимаете, ресурсы! Те самые ресурсы, которые может дать нам Лакуна, кровью отвоёванная у теросов! Те самые ресурсы, добычей которых будет заниматься, в частности, и товарищ Николаев. Товарищ Николаев, коммунист, рабочий нашего завода и сын рабочего! Товарищ Николаев, бесстрашно шагнувший в Лакуну, кишащую монстрами, и героически сражавшийся в бою, защищая наш город! Защищая нас с Вами! И я знаю Василия достаточно давно, чтобы уверенно заявить: он — не перебежчик, не буржуй, не собственник и не предатель! — Юхтин обвёл собравшихся пылающим взором. — Он искренний, честный и самоотверженный труженик! Пламенный коммунист! «А как же статья в газете?» — спросите Вы меня? И вот что я Вам отвечу. Товарищ, написавший её, не трудился вместе с Василием в одном цеху. Товарищ, написавший её, не сражался плечом к плечу с Николаевым в тот день, когда на территорию завода ворвались теросы. Разве товарищ, написавший её, разговаривал с Василием Степановичем? Он увидел ситуацию однобоко и поторопился, на волне непозволительных эмоций, выплеснуть своё мнение в статье. Которая, как это ни печально,