Божественного права под управление СССР, а потом и вовсе устроил безобразную сцену, оскорбив представителя Коммунистической партии, указавшего мне на мои ошибки, то получаюсь я мироед и капиталист. И бороться со мной надо нещадно и всячески презирать.

Прочитав сей пасквиль, я поднял глаза на отчима. Григорий сочувственно положил руку мне на плечо:

— Держись, сынок. Держись.

— Куда ни кинь… — всюду клин, — вздохнул я, — А на завод идти всё равно надо.

На прощание Григорий крепко обнял меня, а мать расцеловала в обе щёки и зачем-то повесила мне на плечо сумку, в которой я обычно носил обед. Сенька, не особо понимавший, что происходит, но чувствовавший, что творится что-то нехорошее, касающееся его старшего брата, подошёл ко мне, насупившись, и, как большой, пожал руку.

Покинув апартаменты, я отправился на завод. Улица встретила меня шумом и суетой. Никому не было дела до человека, угрюмо шагавшего по тротуару в сопровождении волка и неведомой зверюшки. Люди возвращались из эвакуации домой. Радовались, если находили свои жилища неповреждёнными. Тревожились, предполагая, что за время отсутствия хозяев их могли обнести какие-нито мазурики. Горевали, если строению основательно не повезло. Таких было немного, но их было искренне жаль. Такие бродили средь руин или покорёженных стен, собирая вещи, дорогие сердцу, и всё, что может пригодиться для налаживания быта. Таким бросались на выручку соседи, предлагая приютить, пока дом восстановят.

А в том, что восстановят, сомнений не было! Восстановление кипело, наращивая ярусы лесов, расчищая улицы от завалов, разгребая и облагораживая Новогирканск.

Я же шагал по тротуару, погружённый в невесёлые мысли. Статейка это основательно выбила меня из колеи. В голове не укладывалось, как же можно, будучи коммунистом, быть одновременно такой сукой! Хоть я и не знал фамилии того «товарища», но был уверен, что пасквиль — его рук дело!

На проходной меня, естественно, встретили в штыки.

— Куды? — вахтёр только что винтовку в окно своей будки не высунул.

— В отдел кадров я, за документами.

— Кто таков?

— А то ты не знаешь! Николаев я! Сам меня прошлый раз на завод загонял, когда оборону держали.

— Не знаю никакой прошлый раз! Что было, то сплыло. Пропуск показывай!

Чёрт! А пропуска-то у меня с собой, наверно, и нет! Забыл я о нём совершенно! У меня его уж сколько не спрашивали!

Ни на что особо не надеясь, я всё же принялся рыться в карманах. Заглянул и в сумку. Надо же! Поверх свёртков с чем-то съестным, мама аккуратно положила и мой пропуск, и мой паспорт, и даже мой партийный билет!

— На! — сунул я в нос вахтёру нужный документ. Тот ловко выхватил его из моих пальцев и скрылся в будке. Я заглянул в маленькое окошечко. Точно! На столе лежали «Новогирканские Известия», развёрнутые на первой полосе!

— Та-а-ак… — нараспев прокряхтел охранник, деловито нацепляя на нос очки. — Так-так-та-а-ак… — открыл он скрипучую тумбочку и принялся, не торопясь, рыться на полке. — Так-та-а-ак… — не спеша, извлёк здоровенный гроссбух и принялся нарочито-заботливо очищать его от пыли. — Ага-а-а… — раскрыл книжищу на первой странице и медленно повёл пальцем по строчкам сверху вниз.

— А сразу мой цех открыть никак? — рассердился я, понимая, что значит вся эта сценка.

— Поучи ишшо, сопляк! — вскинулся вахтёр. — Думаешь, Фамильяра завёл — и всё можно⁈ Мне твоя избранность — не указ!

— А распоряжение председателя горисполкома тебе будет указ? — я начал свирепеть. — Тут ведь недалеко. Хочешь? Я сбегаю! — говорил я тихо, но ярость и угрозу в голосе скрывать даже не пытался. — Заодно подниму вопрос контроля за кадрами нашего завода и исполнения работниками своих должностных обязанностей. Не слишком ли формальный подход проявляют они? Не унижают ли этим чести и достоинства трудящихся?

— Это ты-то — трудящийся⁈ — вскочив, заорал вахтёр. — Да мы тут месяц атаку за атакой отбивали, оборудование берегли, пока ты в Лакуне прохлаждался и браконьерствовал, набивая свой карман, буржуёнок недоделанный!!!

Резким движением руки я схватил его за грудки и дёрнул, продев его голову в окошко, как нитку в игольное ушко:

— Прохлаждался⁈ — прошипел я сквозь сжатые зубы. — Я трёхранговых и четырёхранговых теросов голыми руками бил, пока ты в будке жопу парил! И в битве немало положил! И не за земли, а за вас, идиотов! И уж если кто и берёг оборудование, так это не ты! Так что не тебе меня судить!

Хоть я и был в гневе, но под шумок немножечко метаморфнул: сделав свободную руку пластичной, просунул её в щёлку окошка, не заполненную торсом вахтёра, сцапал свой пропуск и незаметно убрал обратно в сумку. Оставив оппонента в почти безвыходном положении, я вошёл на территорию завода.

— Стой!!! — заорал он вслед, — Куда со зверюгами⁈

— Мне можно! — кинул я через плечо, — Мне в горисполкоме разрешили!

Глава 14

Завод восстанавливался ударными темпами. Разбирались завалы, устранялись разрушения, восстанавливалось оборудование и даже подвозилось новое. Работа кипела, что не могло не радовать. Но сейчас мне это было почти безразлично. Я был ужасно зол!

Шагая к заводоуправлению, я без труда определял, кто уже читал газету, а кто — ещё нет. Первые — подозрительно косились, глядя через плечо, провожали тяжёлыми взглядами, плевали сквозь зубы, начинали шушукаться или отворачивались при моём приближении. Вторые — улыбались, приветливо махали, подходили, жали руку, хлопали по плечу, поздравляли, хвалили за храбрость, коротко, но оживлённо делились новостями, просили разрешения погладить Дружка или потрогать Кузю (он старательно изображал милого плюшевого зверька). Рядом с ними душа немного оттаивала и раздражение спадало.

Мне оставалось преодолеть последнюю «баррикаду» — груды искореженного металла, приготовленного к переплавке, возвышались тут и там на заводской территории — как услышал позади свою фамилию:

— Николаев! Постой, Николаев!

Я обернулся. Это был начальник моего цеха, Иван Терентьевич. Последний раз мы встречались в тот памятный день, когда отражали атаку теросов на завод. Он подошёл, воткнул в меня сердитый взгляд и отрывисто пролаял:

— Слушай сюда. Николаев! Газету видел? Ага! А сегодня с самого утреца в канцелярию нашу звонок был. Из тех сфер, — Балашов ткнул в небо узловатым указательным пальцем. — Подумай хорошенько, парень, какой «шишке» партийной ты мог в опалу угодить? И когда успел-то? Словом, мой тебе совет: будь осторожен! Ты хороший парень, да и с батей твоим мы столько лет плечо к плечу. Удачи!

Иван Терентьевич хлопнул меня по плечу, развернулся и быстро пошел в сторону нашего родного кузнечного цеха.

Что ж, товарищ Николаев, теперь Вы точно знаете, что в заводоуправлении рассчитывать на неведение и какое-либо снисхождение