Абсурдный страх перехватил горло. Тяжело дыша, Дуня схватила сумочку. Достала телефон – свою последнюю надежду на спасение, но, как того, наверное, следовало ожидать, Семен тут же перехватил ее руку.

– Лучше пусть он у меня полежит, – сказал он, вынимая гаджет из ее занемевших пальцев.

– Ты совсем, что ли? Это мой телефон! Моя жизнь. Немедленно прекрати. Ты до чертиков меня пугаешь! – Дуня развернулась к двери и что есть силы задергала ручку. А когда та не поддалась, стала бить по обшивке и стеклу ладонями.

– Перестань, Дунь, пожалуйста. Ты поранишься.

– Как будто тебе не все равно! Чертов маньяк… – Дуня, которая в своей жизни не обидела ни одного живого существа, набросилась на Краснова с кулаками.

– Прекрати! Здесь опасный участок…

– Так остановись!

К удивлению Дуни, Семен вывернул руль, послушно съезжая с дороги. На его лице красовался отпечаток ее ладони. На поросшей темной щетиной щеке с остервенением бился пульс.

– Немедленно разблокируй дверь, – дрожащим голосом попросила она.

– Ты боишься меня. Знаешь, но боишься. Или как раз поэтому?

Если в голосе Дуни и впрямь звенел страх, то в его – болезненное недоверие. И даже разочарование. Как будто она, черт его дери, не имела права на свои чувства! Как будто это она его этим предала. Страх в груди потеснила злость.

– Не знаю, Семен! Господи, мы ведь пятнадцать лет провели порознь. Живя каждый своей чертовой жизнью!

– А в мечтах ты была моя.

Дуня медленно подняла взгляд. Чувствуя, как мучительно в груди колотится ее сердце, а в ушах громким эхом разносятся его слова. И как только в этом шуме она услышала щелчок разблокируемой двери? Как во сне, не глядя, снова потянулась к ручке. Дверь открылась. Дуня вывалилась из салона и пошла, как пьяная, вдоль обрыва.

«А в мечтах ты была моя»…

– Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь, – заметил Семен, устремляясь за Дуней следом.

– О, подозреваю, тебе нетрудно собрать на меня целое досье.

– Да, нетрудно. Но я не узнал из него ничего нового.

И снова Дуня недоверчиво обернулась. Он что, серьезно за ней шпионил? Она не знала, плакать ей или смеяться. Она вообще не понимала, что испытывает по этому поводу. С одной стороны, Дуню жутко бесило то, что он посмел так бесцеремонно нарушить ее границы. С другой (и это неправильно – спросите любого психолога!) – просто безумно льстило. Вызывало щемящий трепет в груди и…

– Ты любишь свеклу и не очень любишь морковку, ты не пересматриваешь Хатико, потому что когда сделала это впервые, прорыдала все выходные. Ты любишь театр и, несмотря на то, что являешься большой гурманкой, не умеешь готовить. Твой любимый цвет – зеленый, но нравится он тебе вовсе не потому, что подходит к твоим глазам, а потому что мать, в твоих воспоминаниях о ней, была в зеленом платье. Ты очень добрая, умная и целеустремленная. По факту ты добилась всего, о чем мечтала. Так что мое досье – это полная чушь. Я и так знал о том, что там будет написано. Потому что никогда в тебе не сомневался.

Дуня ухватилась за ветку нависающего над пропастью дерева. Опустила голову на сложенные руки и, боясь дышать, впитывала в себя его голос.

– Ты практически не изменилась, – подвел итог Семен, опуская ей на плечи руки. – Даже внешне, – от его теплого дыхания на ее коже выступили мурашки и нырнули за воротник парки. Дуня задрожала, не пытаясь этого скрыть. Понимая всю бесполезность усилий.

– Льстишь, – усмехнулась она.

– Нет. Даже красивей стала.

– Зато изменился ты.

– Я не изменился в глобальном смысле. А все изменения, что со мной произошли, уж поверь, сделали меня только лучше.

Может, от того, что они были в высокогорье, где разреженный кислород, а может, по какой-то другой причине, Дуня все сильней задыхалась.

– Ну, не знаю. Тому Семену, с которым я встречалась в семнадцать, и в голову бы не пришло меня похитить.

– Ты была слишком хорошего обо мне мнения. Знала бы ты, сколько раз я мечтал утащить тебя в свою берлогу и никуда… никуда не отпускать.

– Так почему же не утащил?

– Потому что у тебя были другие планы на жизнь. Это не сделало бы тебя счастливой.

– Они и сейчас другие. Но ты все равно привез меня сюда.

– Ты не понимаешь! Я не прошу, чтобы ты отказывалась от своей жизни. – Семен резко отстранился. Отошел на шаг, зарываясь пятерней в густые волосы. – Я прошу чертов шанс! Одну единственную возможность показать, какой бы эта жизнь могла быть со мной!

– Семен… – Как марионетка, Дуня вскинула перед собой руку.

– Пойдем в машину. Здесь жуткий ветер.

– Ты вернешь меня в деревню?

– Нет, – сказал, как отрезал, и плотно, так что выступили желваки, стиснул челюсти.

– Глупость… Какая же глупость! У меня полно работы.

– Сколько времени ты можешь уделить нам? Ответ «нисколько» я не принимаю.

Ухватившись за слова Семена, в которых ей виделась какая-никакая конечность происходящего безумия, Дуня воспрянула духом.

– Если ты разрешишь мне пользоваться интернетом, я смогу выделить два дня.

– Четыре.

– Давай сойдемся на трех, – вздохнула. – Но сразу скажу – это пустая затея.

– Ну, это мы посмотрим. А пока пообещай, что хотя бы подумаешь о том, как развернуть свой бизнес с поправкой на то, что ты останешься здесь.

Дуня закусила губу и отвернулась, чтобы Семен не понял – в своих мечтах она уже примеряла на себя эту ситуацию. Да-да, не он один мечтал… И эти чертовы мечты были так же хороши, как и несбыточны. Как-то Краснов сказал, что все зависит от них самих. Очень беспечная позиция человека, который всю жизнь жил сам по себе. У нее же была совсем другая история. Дуня чувствовала большую ответственность. Перед отцом – благодаря которому она так быстро пошла вверх по карьерной лестнице, перед партнерами и подчиненными, перед тем же Вовкой, развернувшим ради нее свою жизнь на сто восемьдесят градусов, перед его родителями-дипломатами, которым вряд ли пойдет на пользу скандал с отменой свадьбы, да даже перед чертовыми сотрудниками свадебного агентства! Тем пришлось здорово попотеть, чтобы организовать все именно так, как Дуня мечтала.

А еще (может, для кого-то это вообще покажется дуростью, но сама Дуня так не считала) – перед всеми женщинами, которые столько лет боролись за свои права. Ведь благодаря им Дуня получила шанс реализоваться в истинно мужской профессии. И теперь разве она могла отказаться от полученной должности ради того, чтобы быть чьей-то женой?! Кем она будет, если откажется? Предательницей? Той, которая даст лишний повод сказать – ну, вот, чего еще было ждать от бабы?! Вот почему с ними никто не хочет иметь дел. С мужиками куда проще. Они не бросят карьеру, чтобы выскочить замуж. Или родить ребенка. Последняя мысль отозвалась в сердце сладкой ноющей болью. Только этого ей и не хватало! Не вовремя проснувшегося материнского инстинкта.