троих детей, находящейся на шестом месяце новой беременности, изменить мужу, завязав легкомысленную интрижку с неотразимым красавцем. Положительный ответ с ее стороны заведомо невозможен — ни по моральным, ни по физическим причинам.

Однако признание в роковой страсти не может не тронуть женщину, в ее сердце возникает ответная симпатия, и свой отказ она облекает в предельно лестные для собеседника формулировки. Дантес передает их в письме Геккерну от 14 февраля следующим образом: «Если бы ты знал, как она меня утешала, потому что она видела, что я задыхаюсь и что мое положение ужасно; а когда она сказала мне: я люблю вас, как никогда не любила, но не просите большего, чем мое сердце, ибо всё остальное мне не принадлежит, а я могу быть счастлива, только исполняя свои обязательства, пощадите же меня и любите всегда так, как теперь, моя любовь будет Вам наградой…»

Слова «любовь» и «любить» очень многозначны. Разный смысл они имеют в мужской и в женской речи, варьируется их значение от одной исторической эпохи к другой. Когда Татьяна в восьмой главе романа в стихах говорит Онегину: «Я вас люблю (к чему лукавить?), / Но я другому отдана; / Я буду век ему верна», — это едва ли означает, что героиня не прочь вступить с героем в сексуальный контакт и только моральные условности мешают ей это сделать.

Так и здесь. Даже если Дантес не выдумал сам слова: «Я люблю вас, как никогда не любила», — они вполне могут означать симпатию платоническую, а мольба «не просите большего, чем мое сердце» — может быть истолкована как простое согласие на дружбу, на взаимоприятный светский флирт.

Пушкину, однако, об этом неизвестно. А контакты Натальи Николаевны с Дантесом вскоре прервутся по причине ее беременности. 23 мая в семье Пушкиных появится на свет четвертый ребенок. Что касается Геккерна и Дантеса, то они в мае 1836 года тоже создадут своеобразную семью, узаконят свои отношения. Жорж станет приемным сыном барона и будет именоваться Жорж Шарль де Геккерн Дантес.

LХХV

В ночь на 29 марта в возрасте шестидесяти лет умирает Надежда Осиповна Пушкина. Старший сын один сопровождает ее тело в Псковскую губернию, хоронит мать 13 апреля в Святогорском монастыре.

В начале мая Пушкин приезжает в Москву, живет он у Нащокина в Воротниковском переулке. Встречается с друзьями: Баратынским, Михаилом Орловым, Чаадаевым, Шевыревым. Знакомится с прославленным художником Карлом Брюлловым (кстати, его брат Александр четыре года назад запечатлел Наталью Николаевну на акварельном портрете).

Знаменитого актера Михаила Щепкина Пушкин подбивает к мемуарной работе, дарит ему тетрадь, в которую собственноручно вписывает: «Записки актера Щепкина» и первые строки: «Я родился в Курской губернии Обоянского уезда в селе Красном, что на речке Пенке». После того как Пушкин в «Евгении Онегине» разработал перспективную модель русского романа, он исподволь творит еще один проект — невыдуманной прозы, того, что через полтора столетия станут называть «нон-фикшн». Может быть, подумывает о том, что и сам когда-нибудь возьмется за автобиографическое повествование, а пока энергично подвигает к этому других.

Год назад объявился старый знакомый Василий Дуров — тот самый, что изобретал различные фантастические способы добыть 100 тысяч рублей и выиграл у Пушкина вполне реальные пять тысяч. У его сестры, знаменитой «кавалерист-девицы» Надежды Дуровой имеются записки. Пушкин тут же уцепился за возможность стать их издателем. Скоро он встретится с легендарной женщиной и поместит отрывки из ее рукописи в «Современнике», поменяв предложенное ею название «Своеручные записки русской амазонки, известной под именем Александрова» на простое «Записки Н. А. Ду­ровой».

Всех друзей и приятелей Пушкин зазывает писать для «Современника», хлопочет насчет распространения журнала в Москве.

Домой он возвращается вечером 23 мая. В этот день Наталья Николаевна родила дочь, родители назовут ее Натальей.

LХХVI

«Мое семейство умножается, растет, шумит около меня», — незадолго до того писал Пушкин Нащокину. Детский шум для него сродни шуму деревьев, семья подобна природе. Прибавить к этому книги — и ничего больше не надо.

Летом 1836 года Пушкины снимают дачу на Каменном острове. Глава семейства много работает. «Капитанская дочка» закончена вчерне 23 июля. Подправлен «Медный всадник» — автору все-таки хочется «пробить» его в печать.

А Пушкин-лирик подводит итоги — поэтические и философские. У него намечается цикл стихотворений (во второй половине ХХ века пушкинисты станут говорить о «каменноостровском цикле»). Сюда входят «Отцы пустынники и жены непорочны…» — переложение молитвы Ефрема Сирина, «Подражание италиянскому» — стихо­творение об Иуде, «Мирская власть» — саркастическая реплика, вызванная тем, что в Казанском соборе в Страстную пятницу у плащаницы были поставлены солдаты-часовые. А в конце цикла по авторскому плану должно было стоять стихотворение «Из Пиндемонти», ставшее, пожалуй, наиболее известным из всех названных.

Имя итальянского поэта Пиндемонте понадобилось для прикрытия (Пушкин надеется опубликовать стихи в «Современнике»). Перед нами не перевод, а абсолютно оригинальное произведение, предельно искренняя исповедь автора. Итог многолетних пушкинских раздумий о личности и обществе, личности и власти, о свободе истинной и мнимой. Мысль автора остра и категорична, слова чеканны и тверды:

Зависеть от царя, зависеть от народа —

Не всё ли нам равно? Бог с ними.

Никому

Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…

Эти стихи не просто написаны, они прожиты автором, отстоявшим свободу собственной личности вопреки неблагоприятным житейским обстоятельствам.

Человек-мир открыт любым идеям и идеалам, но опорная, базовая его ценность — собственная индивидуальность. «Себе лишь самому служить» — это не эгоизм, не самовлюбленность, это постоянная готовность к развитию.

Круг жизни пройден. Пушкин-художник исполнил свое предназначение.

Двадцать первого августа он пишет стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…». Традиция такого стихотворения-памятника древняя, идет еще от римского поэта Горация с его «Exegi monumentum» — эти два слова вынесены Пушкиным в эпиграф. Горация на русский манер перекладывали Ломоносов и Державин. У Пушкина есть некоторые словесные переклички с Державиным, но одическую условность он полностью преодолевает. С потомками он разговаривает без позы, не взирая на них с высоты пьедестала.

Залог своего бессмертия он связывает с дальнейшим развитием русской поэзии: «…славен буду я, доколь в подлунном мире / Жив будет хоть один пиит». И завершается поэтическое завещание Пушкина не мотивом «увенчания» (как у Горация, а вслед за ним и у Державина с Ломоносовым), а обращением к поэзии как таковой, к Музе, которая будет вдохновлять и творческих наследников Пушкина:

Хвалу и клевету приемли равнодушно

И не оспоривай глупца.

Итоговое стихотворение завершается на полемической ноте. И спор с судьбой тоже будет продолжен.

LХХVII

В начале сентября Пушкины переезжают в новую квартиру на набережной Мойки. Подписан контракт, в котором значится: «Нанял я, Пушкин, в собственном ее светлости княгини Софьи Григорьевны Волконской доме, состоящем 2-й Адмиралтейской части первого квартала по № 7-м, весь, от одних ворот до других, нижний этаж из одиннадцати комнат состоящий, со службами, как-то: кухнею и при ней комнатою в подвальном этаже, взойдя во двор направо; конюшнею на шесть стойлов, сараем, сеновалом, местом в леднике и на чердаке, и сухим для вин погребом, сверх того две комнаты и прачешную, взойдя на двор налево, в подвальном этаже, во 2-м проходе; сроком вперед на два года, то есть по первое сентября, будущего тысяча восемьсот тридцать восьмого года».

Стоимость аренды — 4300 рублей в год. Арендатор обязывается не ломать капитальных стен с целью «неподвижного украшения», не рубить и не колоть в кухне дров, на лестницах «не держать