– Как всегда от благородных дам, – куртуазно ответствовал супруг, – красота, забота и благопристойность!

– Ради последнего, – немедленно предложила эна Лоба, – нужно позвать отца Теобальда!

За отцом Теобальдом сходили. Он пришел, когда горы уже заслонили солнце, но тьма еще не залила долину. Узнав, о чем идет речь, он возмущенно отказался благословлять «кровопролитие».

– Турнир на затупленном оружии еще куда ни шло, – сердился он, – но давать в руки простолюдинам боевое… Поединки до первой крови! Они же перережут друг друга!

– Похоже, мессен, что вы разбираетесь в свойствах оружия лучше, нежели большинство клириков, – не без ехидства парировал капитан. – Не подозреваете ли вы меня в намерении перебить собственных подчиненных? Поверьте, все они останутся не изрубленными, разве что поцарапанными слегка! А ваше благословение позволит им почувствовать, что это не забава, а исполнение долга!

Кюре сдался и пообещал прийти при условии, что все участники турнира явятся на утреннюю мессу.

И они все пришли – капитан с семьей и гостем, и шестнадцать солдат помоложе, отобранных для участия в поединках, и их жены с детьми. К ним присоединились три семейства из деревни. Церковь всех не вместила, но те, кто остался снаружи, все слышали через раскрытые двери. Оставшиеся в замке заканчивали приготовления к «празднику меча», как выразилась эна Лоба, и никто не обратил внимания на обыденный уход двух пожилых солдат в город за покупками.

Лишь гораздо позже фон Варен сообразил, что в глазах коменданта крепости его затея с турниром казалась прикрытием отправки письма, рокового для всей Монтальи. Сам же он с большим удивлением осознал, что дамой, ради которой придумывалось это развлечение, была босоногая девчонка, мечтавшая увидеть настоящих рыцарей.

Туч ветер не надул, в здешней сухости это невозможно, а песок вокруг был все же связан травянистым ковром, пожухшим, но плотным, как войлок. Поэтому звездное небо, глядевшее сверху тысячами распахнутых глаз, и земножителям позволяло кое-что увидеть. Сперва Лютгер заметил белесый прямоугольник на черной стене кустарника и лишь потом различил какое-то движение. Оно уже было вообще почти недоступно зрению, но опыт подсказал раньше, чем разум сумел слово молвить: именно так хватают и вырываются.

Меч сам прыгнул Лютгеру в правую ладонь, малый кулачный щит, накрест, – в левую.

Если бы не светлый прямоугольник, рыцарь сразу поднял бы тревогу, не побоявшись оказаться в дураках. Но это цветовое пятно заставило сделать еще два шага, пускай беззвучно и в полной боевой готовности. Больше всего оно напоминало ткань, развешенную на кустах для просушки – а тот, кто подкрадывается к дремлющему лагерю, кто хватает вырывающегося, не давая ему крикнуть, явно не будет тут ничего развешивать…

Звездный узор тускло переливается на глади меча. Журчит ручей.

Лютгер увидел, как двое борются в ручейном русле, и борьба эта неравна, поэтому первую четверть мгновения перед ударом потратил на то, чтобы понять, есть ли рядом еще кто-нибудь (нету), а следующую – чтобы определить, где чье тело (определил)… Но вот тут он рассмотрел и понял еще кое-что, изумившее его настолько, что удар так и не был нанесен.

Узкий и слабый ток ручья все же оказался достаточен, чтобы вымыть тут одну или несколько глубоких ям. То есть не слишком глубоких: самому Лютгеру едва выше пояса бы пришлось, а вот Сюрлетте – по грудь… Вот в такой яме Сюрлетта и стояла – нагая, как в день рождения. Вернее, не стояла, а билась, вырывалась, с плеском разбрызгивала воду, пыталась вскрикнуть – и не могла. Бруно, полураздетый, удерживал ее, зажимая рот. В его руках она была как серебристая мелкая рыбешка в кошачьих лапах.

– Что это значит, брат?

Фон Хельдрунген мгновенно выпустил девушку – и ее вопль, наверно, перебудил бы весь лагерь, если бы она, отчаянно рванувшись, как раз когда руки Бруно разжались, не погрузилась бы в ручейную яму с головой. А вынырнув, передумала кричать.

Бруно кошкой метнулся было к оружейному поясу, лежащему рядом, но остановился, не завершив движения. Острие Лютгерова меча почти упиралось ему под ребра.

По этому поясу, а также по запаху мокрого пепла фон Варен как-то очень быстро и безошибочно восстановил всю цепочку событий. Сюрлетта пришла сюда, чтобы искупаться и наспех простирнуть с пеплом нижнюю рубашку, вот она, рубашка эта, на колючих ветвях и развешена аккуратно, влажная, белея в темноте, а рядом комом лежит ее платье. Бруно же готовился отойти ко сну, он был в нательных холщовых штанах и рубахе-камизе, – однако препоясался мечом, последовал за девушкой и вот тут, у ямы, сгреб ее в объятия.

Пояс с мечом в ножнах еще до того снял, камизу, наверно, тогда же сам скинул, не похоже, чтоб она была сброшена и разорвана во время борьбы… хотя борьба оказалась нешуточной. Всем известно: даже если ягненка удерживаешь, когда приходит черед зарезать его, он, почуя близость ножа, так бьется, что от крепкого мужчины серьезные усилия нужны, чтобы не вырвался барашек напоследок, не замарал кровью из разъятого горла все вокруг. А тут ведь не малый агнец – человеческое существо.

– Сестра. Дочь моя. Ничего непоправимого не произошло. Вообще ничего не произошло. Ты поняла меня?

Всплеск воды. Лишь Господу известно, приняла ли Сюрлетта его слова – но услышала их наверняка. И она по-прежнему не кричит.

А, собственно, кого ей звать на помощь? Туранцев? То есть признать над собой право собственности их предводителя, то самое, от которого он столь великодушно отказался? Швырнуть это великодушие ему в лицо, почти насильно и оскорбительно вернуться в рабство, уповать на защиту магометан от единоверцев? Да захотят ли те вмешиваться, даже если смогут? Отчего бы они решили поставить под удар свои планы, с какой радости их вообще должны беспокоить какие-то разногласия между союзными христианами? Тем более, что монашеский статус для них – звук пустой…

Или тевтонцев на помощь звать? Ну да: простых ратников без рыцарского статуса – против брата-рыцаря. И при полной неясности, что решил для себя второй брат-рыцарь, пусть даже защитивший ее сейчас.

– Оденься и ступай на место ночлега. Мы не смотрим на тебя.

Краем глаза Лютгер различил, как стремительно мелькнуло во тьме обнаженное тело, различил легкий топот босых ног. Сюрлетта исчезла слишком быстро, чтобы в точности последовать его приказу: наверно, она схватила платье с рубахой и умчалась, как есть, а оденется уже ближе к лагерю. Пусть так. Он за ней сейчас не следил вовсе, все его внимание сосредоточилось на Бруно.

– И что же ты собирался делать дальше, брат?

– А догадайся! – сквозь зубы процедил фон Хельдрунген, как желчью сплюнул.

– Долго ли догадаться… Утолив свое желание, задушил бы ее и бросил здесь же в кусты? И что дальше? Или позволил бы ей вернуться ко всем, чтобы завтра, как ни в чем не бывало, нам по-прежнему следовать далее вместе, общим путем?