Да, никудышная хозяйка, ну и что? Они просто друзья, а друг не обязан быть прекрасным кулинаром.

– Ты дальше слушай, – не успокаивался Балахонов. – Тошик в шоке, плачет. Других денег у нее ни копейки, заплатить таксисту нечем. Говорит: «Вы уж простите, такая ситуация неожиданная». Мне звонит, слезы в три ручья. Я тоже обалдел, как услышал. Ладно, денег жаль, конечно, но суть не в этом. Жена на другом конце города одна, даже мелочи на автобус нет, идти пешком ей тяжело. Я у Лариски тысячу занял, бегом на «скорую» – выручайте, мужики! Они меня до автостанции подбросили, я на ходу Тошику деньги передал, даже из машины не стал выходить, торопился – смена еще не кончилась. Она идет в кассу, покупает билет, и вдруг путь ей преграждает таксист: «А, у тебя деньги появились! Ну-ка отдавай за проезд!» Она мне позвонила, рассказала, и мне так противно стало… Еще хуже, чем от того что меня ограбили. Да, он в своем праве, но не по-человечески это.

– Да уж. Народ у нас добрый, – ухмыльнулась Вика.

– Тошик, бедолага, едет в автобусе и плачет. Ей стыдно, вдруг таксист подумал, что она специально все разыграла, лишь бы ему не платить.

Сергей поставил перед страдальцем блюдо с аппетитными сырниками, но Балахонов, всегда отличавшийся превосходным аппетитом, даже на них не взглянул.

– Все у нас власть виновата! Этот таксист небось впереди меня правительство хает. А оно что, специально для него указ издало, что нельзя помогать человеку в беде?

Дайнега сочувственно покивал.

– Ну-ну. – Он дополнил натюрморт сметаной и банкой джема. («Где только откопал?» – удивилась Вика.) – Ешьте, а то остынет. Просимо до столу!

– Спасибо, не хочу.

– Покушай, покушай.

И Балахонов покорно заработал вилкой.

Ого! Вике никогда не удавалось так быстро заткнуть рот начальнику, когда он принимался бичевать социальные язвы. Правда, она никогда не использовала для этого сырники.

Сергей положил сырников и ей. Вика размяла их и размазала по тарелке – пусть он подумает, что она съела хоть кусочек.

Но обмануть его было непросто.

– Вика, ешь. Ты посмотри, до чего дошла… Худа, як скипка…

Покачав головой, она отложила вилку.

– Пока мы видим в ближнем только объект наживы, мы обречены, – пробубнил Леша с набитым ртом, но уже добродушно.

Вика даже покраснела.

– Это ты про меня? – тихо спросила она.

– Нет, ты что! – От избытка чувств Балахонов потряс кулаком. – Я тебя всегда уважал, но когда ты Тошику деньги на операцию дала…

Вика изо всех сил лягнула под столом не в меру откровенного начальника. Сергей вчера выплатил ее кредит, и неизвестно, как он отнесется к тому, что Вика занималась благотворительностью, имея огромный долг.

Но Балахонов даже не поморщился, взял и выложил всю историю.

– Я, Вика, для тебя все сделаю, что попросишь! – закончил он свою речь.

– Твоя помощь мне на самом деле требуется. Но если не хочешь связываться, скажи прямо. Я пойму и не обижусь. В общем, Леша, я решилась бежать!

Она ожидала какой угодно реакции – возмущения, изумления, чего угодно, но только не того, что Балахонов преспокойно положит в рот очередной кусок сырника и скажет:

– Давно пора. Если что, билет можешь по паспорту Тошика взять.

Вика с Сергеем остолбенели.

– Ну да. – Балахонов безмятежно расправлялся с сырниками. – Вы же с ней на одно лицо. Куда едете, не спрашиваю. На всякий случай, чтобы, если тебя поймают, вы на меня не думали. Так поездом или самолетом?

– Самолетом, – буркнул Сергей.

– Прекрасно. Как приземлитесь, сразу вышлете нам паспорт экспресс-почтой. Делов-то!

– А если самолет разобьется?

– Мы тогда сразу заявим, что Вика украла паспорт. Тебе ведь будет все равно, правда?

Вика ошарашенно кивнула. Криминальный талант начальника потряс ее до глубины души.

Балахонов между тем фонтанировал идеями:

– Делаем так. Ты пишешь заявление: «Прошу дать мне отпуск за свой счет в связи с семейными обстоятельствами». Я визирую и несу главврачу, предварительно сняв для себя копию. Главный, естественно, рвет его в клочки и увольняет тебя за прогул.

– Ну да. Поэтому ты ему лучше передай мое заявление по собственному желанию.

– Нет! Нужно смотреть в перспективу. Рано или поздно эта бодяга с уголовным делом закончится, и ты подашь заявление в суд за незаконное увольнение. Предоставишь копию заявления, суд пошлет запрос к нам в ОДО[6], а я ведь твое заявление на отпуск зарегистрирую, прежде чем дам главврачу порвать его на мелкие кусочки… И тебя восстановят на работе, причем никого не будет волновать, есть у нас вакансии или нет. Даже зарплату выплатят за все время твоего отсутствия. А вот если ты уволишься по собственному желанию, в суд уже не подашь.

– Нет уж. Я в суд лишний раз ходить не желаю и на этой работе восстанавливаться не буду. Пусть у меня будет чистая трудовая. Можно, я доверенность выпишу на тебя, чтобы ты ее из отдела кадров забрал?

– Не вопрос.

– Почекайте, почекайте. – Дайнега нахмурился. – Леша дело говорит. Мы не просто убежим, еще обставимся чудово!

Что ж, план казался остроумным и давал Вике маленькую, но страховку. Он был тем более хорош, что почти не расходился с правдой. Итак, Вика смирно сидит на подписке о невыезде и мечтает только о том, чтобы эту подписку соблюсти. Но тут бывший свекор выселяет ее с судебными исполнителями, а главный врач насильно увольняет с работы. Поскольку благодаря их злой воле Вика остается без крыши над головой и без средств к существованию, она вынуждена нарушить свою подписку и искать помощи у друзей. Ибо родители прокляли ее и не пускают уголовницу на порог собственного дома.

– Так и напиши в заявлении, – азартно вскричал Балахонов, – мол, ты пока не знаешь, кто тебя примет, а как только устроишься, сразу сообщишь любимому следователю. На всякий случай позвони и свекру, и главврачу, приложим к заявлению записи разговоров. Записи оставишь мне. Как только вы доберетесь до места, я сразу их отправлю в прокуратуру.

Вика заметила, что придется свекра очень сильно разозлить, чтобы он не поленился заявить на нее судебным исполнителям. Но она постарается.

С родителями все прошло гладко. Дайнега позвонил им со своего мобильного, объяснил ситуацию, после чего папа перезвонил на Викин телефон и с большим чувством наговорил монолог, достойный короля Лира. Иногда срывался на смешок, но общего впечатления это не портило.

Главный врач тоже был на высоте. Вика предупредила, что будет записывать разговор, но он все равно не стеснялся в выражениях, самым приличным из которых было: «Вышвырну тебя, как сраную кошку».