— Почему пятнадцать, когда вы мне заплатили только десять? — вскинулся в ответ Ефим.

— Как почему? — усмехнулся Радочкин, — а долг в пять злотых?

— Вы шулерствовали.

— Это несерьёзный разговор, господин Трутнев.

— Гм, — Ефим ничего не стал доказывать и молча взял деньги. Две красненькие купюры с изображением Павла Первого тут же исчезли в его кармане.

— Я приду.

— Ждём-с, — улыбнулся Кошко.

— Я могу идти?

— Можете. Афанасий!

В комнату тут же просунулась голова того, кто привёл Трутнева.

— Проводи человека на выход, он свободен.

— Слушаюсь, — и, поманив за собой Ефима, голова исчезла.

Трутнев поднялся и быстро вышел из комнаты.

— Ну, что же, Ростислав Игоревич, вербовка, я считаю, прошла успешно.

— Надеюсь, но рыбка ещё не попалась до конца в сети, и может выскользнуть.

— Того, что он тут нам наговорил про своих бывших друзей, уже хватит, чтобы оказаться лунной ночью подо льдом Невы. Он не понимает, с кем связался, и не поймёт, пока не узнает от нас больше. Видимо, он показался для своих «друзей» слишком незначительным, и они решили пока всё оставить, как есть, но в дальнейшем они о нём вспомнят.

— Возможно.

— Так и получится, помяните мои слова, господин поручик.

— Хорошо, Дмитрий Анатольевич, но мне пора, я вам позвоню.

— Звоните, мне передадут о том, если вы вдруг не застанете меня на месте. А я ещё немного здесь побуду, дела-с уголовные.

— Понимаю, — Радочкин крепко пожал руку Кошко и уже почти ушёл, когда вспомнил, что не получил ответа на последний вопрос о Дегтярёве.

— Дмитрий Анатольевич, так что вы думаете о Дегтярёве?

— Что я думаю⁈ Учить его надо, и учить разному, его удел — не инженерное дело, и не военное, а разбираться в вашей кухне, да помогать нашим советом, но для этого ему придется пережить множество неприятных историй и где-то отучиться, что даст ему специфические навыки, которыми владеете, скажем, вы. Поэтому я пока ума не приложу, что с ним делать.

— Понятно, я подумаю над вашими словами. Всего хорошего! — и поручик ушёл.

Глава 12

Покушение

И вновь я стою на железнодорожном вокзале Крестополя, держа под руку любимую маму. Морозно, редкий, крупитчатый, белый снежок сыплется сверху, как манна небесная, устилая бетон перрона и каменную мостовую перед вокзалом ровным слоем мягкой снежной пыли.

Люди и лошади с повозками оставляют на ней разнообразные вмятины, тут же изгаживая и расчёркивая белое полотно следами и отпечатками колёс и шин. Машин в Крестополе всегда имелось немного, и только вокзал иногда становился их сборищем, но ненадолго, когда отходил павлоградский поезд или московский, во всё остальное время вокзал замирал и жил своей тихой и незаметной для большинства жителей города жизнью.

— Сынок, ты письма отправляй почаще. Телеграммы дорогие, поэтому пиши мне каждый день!

— Хорошо, матушка, каждый день не обещаю, но постараюсь писать раз в две недели.

— Спасибо, сынок! — мать приникла ко мне, отчего мне пришлось наклониться.

Некоторое время матушка стояла, прижавшись ко мне и спрятав лицо на моей груди, потом отстранилась, вытирая слёзы, часть из которых всё равно осталась на моём форменном пальто.

— Будь осторожен, я переживаю за тебя, — сказала мать, перекрестив меня, шепча при этом какую-то молитву.

— Всё будет хорошо, матушка.

— Да, сынок, когда я рассказала, что ты получаешь именную стипендию, все так удивились, так удивились. А ещё мне Матрёна Савицкая сказала, что у неё как раз дочь на выданье, и если сможешь выучиться, то она будет рада отдать за тебя свою дочку.

Я скривился. Видел я эту её дочь: среднего роста, крепко сбитая фигура, на лицо приятная, но мне совершенно не интересная. К сожалению, мне уже есть с кем её сравнивать, да и толку. Всё это разговоры в пользу… да в ничью пользу. А ещё озвученные условия: «Если сможешь выучиться…», а если не сможешь, то и не нужен, получается? Хороша любовь! Если я закончу, то мне эта Савицкая и не нужна, даже не знаю, умная она или дура.

С одной стороны, с дурой проще жить, но с умной, конечно, интереснее. А здесь ещё даже речь о помолвке не идёт, а уже условия выставляют, «если закончит…». Да и деньги нужны, хотя о том я не задумывался особо, чувствовал, что найду себе заработок сам, не завязываясь на приданое невесты. А вот подходящую девушку найти — это сложно. Впрочем, не до того мне пока.

Мои мысли прервал басовитый гудок готовящегося подойти к перрону пассажирского поезда, а через пару минут показался и сам паровоз. Цилиндрическое туловище с сильно выдвинутым вперёд гербом Склавской империи в виде двуглавой совы прибыло первым на вокзал. Недаром Склавскую империю за глаза называли совиной обителью. А по моему мнению, это даже лестное название.

Паровоз доехал до конца перрона и остановился, окутавшись при этом клубами белого пара. Лязгнули буфера, щёлкнули замки на дверцах вагонов, спустились выдвижные лесенки, и я заторопился к своему вагону.

— Пиши, сынок! — крикнула мне вслед матушка, я махнул ей рукой и, отдав билет кондуктору, вошёл в вагон.

И вскоре вновь застучали колёса, а мимо поплыли замёрзшие полустанки с одинокими смотрителями в длинных форменных синих шинелях. Городки да выселки, между бесконечным однорядьем полей, лесов и рек.

Со мной рядом, на противоположном диване ехал чиновник по какой-то своей надобности, разговаривал он больше с другими пассажирами, чем со мной, да я к нему и не приставал. Ел я, в основном, в ресторане, да временами покупал что-нибудь на больших станциях, уж здесь выбор всегда имелся отменный. Бойкие девушки и парни, либо не менее бойкие старики и старушки втюхивали пассажирам горячие пирожки с пылу, с жару: румяные и сдобные, с грибами, печёнкой, с сушёной вишней али малиной. Предлагали и пончики на меду, шаньги и горячий сбитень. Всё, что угодно душе любого путника, и всё свежее, очень вкусное.

Отдельно торговали сушёной рыбой, и пиво недалече в магазинах стояло, да своё, а не иностранщина. Но так как на улице стояла зима, а не знойное лето, его мало кто покупал, а мне и вовсе интереса к тому не имелось. Я покупал сбитень погорячее да пирожков кучу, плюс колбасы или хлеба свежего краюху, и оказывался сыт