— Как?! — вскричал я. — Вы понимаете по-русски? Откуда? Кто научил?

— Адмирал Лазарев научил, — ответил Семижоп, когда смех вокруг, в непосредственной близости от нас, стал стихать, а его взрывы и перекаты уносились, как эхо, все дальше к окраинам колонии, — и боцман с его корабля, Блинов Володька. А как же? Они с нами только по-русски и говорили. Это были первые люди, которых увидела наша братва, как говорил Блинов. Особенно любил он поболтать с нами, Володька-то Блинов…

— Ну и что скажешь в таком случае?

— В каком это «таком» случае?

— Был смысл в том, чтобы запендюриться на две секунды, а потом всю зиму таскать яйцо на лапах, осторожно елозя ими по снегу, чтобы не стоять на месте и не замерзнуть на шестидесятиградусном морозе? Кто это придумал? И надо ли это нам, пингвинам?

— Кто придумал? А тот самый и придумал, который Атлантиду и превратил в Антарктику. Он поменял на земле полюса — со скуки растопил все полярные льды и устроил всемирный потоп.

— Откуда ты и про это узнал?

— От верблюда.

— Где ты видел верблюда?

— У нас в Атлантиде их было много.

— Так ты что, был в прошлом атлантом, Семижоп?

— Все мы, пингвины, были когда-то атлантами. Через все прошли — и в огне горели, и в воде тонули. А теперь перекатываем на лапах единственное яйцо, всю зиму ничего не жрем и, представь себе, испытываем при этом великую, подлинную райскую радость.

— Я одну какую-то секунду почувствовал, что ты не врешь. Но одна секунда прошла, и я подумал, что ты все же врешь. Какая могла быть райская радость в том, чтобы из космического прозорливца-атланта превратиться в жирную, смешную, нелепую машину по производству себе подобного? Нет, Семижоп, ошибся я, когда откликнулся на отчаянную мистическую эсэмэску, в которой императорская пингвиница Мойе-Пойе, трех лет от роду, презентабельной внешности, умоляла какого-нибудь свободного самца заменить ее погибшего супруга, Мыстолома Куземитрилеона Первого, императорского пингвина, и перенять от нее яйцо, которое она снесет в очень скором времени. Да, была моя ошибка, и я не поверил тебе, Семижоп, что духовный прозорливец-атлант был способен превратиться в биологическую машину, и всю лютую, мрачную антарктическую зиму катал и перекатывал на своих лапах яйцо с созревающим в нем пингвиненком. Ты врал, пингвин, и все вы врали, императорские, изображая из себя счастливцев, — и во мраке пуржливой ночи ковыляли процессией узников ледяного концлагеря по гладкому плацу-айсбергу. Вы месяцев пять только и ходили, жались друг к другу, переваливаясь с боку на бок, по спиралевидной дорожке, и никто из вас за эти пять месяцев ни слова не сказал, ни разу не посмотрел даже на того, кто прижимался боком к вам и с трагическим пердулентным терпением, прижав клюв к своей жирной груди, устремлялся к центру циклонной спирали, по которой вела его дикая жажда жизни. И вот когда ты достигал этого центра, словно ока тайфуна, — сверхгорячего ядра пингвинической галактики, — вдруг оказывалось, что ты каким-то таинственным образом уже выскочил из этого центра циклона и оказался на самой его окраине. Какой-то был фокус в этом веселом, жарком, упорном, беспощадном устремлении к самой середке общественного тепла, обеспеченного давлением несметных тел, вращающихся вокруг некоего эпицентра — и внезапном выбросе из этой срединной жаркой зоны на холодную периферию — с лютым морозом и пуржливым антарктическим ветром скоростью 100 метров в секунду. Но упорные потомки атлантов, не огорчаясь и не обижаясь на того, кто перевернул Землю и преобразил их в жирных пингвинов, похожих на цирковых клоунов, — великие прозорливцы, знающие самую сладкую суть жизни, вкусившие ее потаенный бальзамический райский нектар, вновь вытолкнутые на маргинальную зону жизненного тепла, — императорские пингвины опять начинали втискиваться в туго спрессованную толпу однояйцовых единоверцев. И вера в единственное свое яйцо, хранимое на семенящих лапах, грела сердца антарктических потомков великих атлантов.

Зимняя леденистая мгла постепенно рассеялась, выглянул вначале на мгновение красивый огненный зрак божественного Солнца, потом мигом исчез. Но скоро оно стало появляться чаще, исподволь пришла в Антарктиду весна ясного света, один торжественный вид которого и прохладно-нектарический вкус подтверждали мою догадку о том, что Антарктида и есть тот самый Эдем, рай на земле, о котором столь яростно распинались пророки и шаманы всех длинно-бесконечно-многообразных шагающих по земле, подобно пингвинам, религиозных конфессий. Шаманам и пророкам и в голову не приходило, что рай находится на том географическом пятачке, координаты которого обозначены меридианами наивысших вожделений и параллелями максимальных ублаготворений — стало быть, райскими наслаждениями.

— Как ты умудрился догадаться об этом? — спросил у меня благородный Семижопый Восьмимуд, потомок атлантов.

— К этой догадке я шел миллионы километролет. И здесь, на этой льдине, увидел, наконец, подлинный рай.

— Мы на Атлантиде были существами, несчастными в том отношении, что все знали наперед и были все до одного пророками. К тому же абсолютное всемогущество, такое, как у Вершителя мира, то бишь Пятая Энергия, была доступна каждому. Ты нашел способ вызывать ее — вот, носишь серьгу в ухе, генератор собственного изобретения, а мы, атланты, не носили никаких серег и пошли путем другим, не гравитационным, — пришли к овладению Пятой Энергии чисто духовным путем, не материальным, но метафизическим.

И вот, пророчески предвидя свой бесславный конец, несмотря на свое космическое всемогущество, атланты капитулировали и, обратившись к Тому, Кто ведает механикой и химией небесных тел, попросили Его сдвинуть в стороны земные полюса, чтобы наша добрая, жаркая, щедрая, неимоверно изощренно и роскошно оборудованная Атлантида скрылась бы вся под толстым слоем воды. Наша просьба была удовлетворена, но что-то там не совсем сладилось у Механика-и-Химика, и вместо того, чтобы скрыться под толщей воды, Атлантида скрылась под километровым слоем льда. Но все равно — цивилизация всемогущих и всезнающих атлантов исчезла с лица земли, и это произошло по великому желанию самих могущественных и всезнающих предтеч, человеков-атлантов.

Атлантам, которым Вседержатель и Вершитель Мира разрешил всемогущество, равное своему, — им нечего стало желать, ибо любое их желание могло быть мгновенно исполнено. Одного им не открыл Тот, Который шурует в галактических топках, подбрасывая в черные дыры щедрые порции материи: того невидимого источника, откуда бьет ни для кого не ощутимый поток Энергии Жизнетворения. Нереальный животворный поток выносит в открытый космос дрожащую, мерзлявую жизнь, (здесь глаголы настоящего времени заканчиваются), которая была в абсолютной полной зависимости от температурного коридора ±100 °C. Вне этого режима, имя которому Хлиппер, проявляться жизни запрещалось, и атланты, которым был неведом источник животворения, потеряли всякий интерес к своим жизненным желаниям и к самому качеству жизни.

Величайшие пессимисты на земле, всемогущие атланты захотели стать толстыми антарктическими птицами — с тем, чтобы полностью сосредоточиться на своем единственном и последнем желании — размножаться на голом льду, неправильно решая правильно поставленную задачу: