— Он попросил… вина, — неловко соврала я.

— Ты обманываешь меня, — домовой дух показался на границе тьмы и света, исходящего от моего светильника. Глаза господина Казиро зеленовато светились, словно в каждом из них прятался мертвый огонек, знающий все тайны на свете.

— Нож! Он попросил нож! — я уже не скрывала своей растерянности и досады. — И что же мне делать? Он говорит, что хочет убить себя!

— Убить себя? — переспросил Казиро и поднес к своим уродливым губам руку, погрузившись в глубокие раздумья. Несколько крыс тут же прильнули к его ногам, словно оберегая его покой.

— И что же вы обо всем этом думаете, господин домовой? — нетерпеливо воскликнула я, слегка обидевшись на то, что о моем присутствии, казалось, позабыли.

— Я думаю, что мертвый демон всегда лучше, чем живой, — промолвил медленно господин хранитель, все еще витая в каких-то далеких размышлениях, заставлявших его глаза светиться ярче. — Но я не желал бы, чтобы его кости гнили в подземелье. Это темное, враждебное этому миру создание, и его смерть осквернит эти стены ничуть не меньше, чем жизнь…

— Что, если он обманывает меня, когда говорит, что желает принять смерть? — мои сомнения становились все сильнее.

— Я знаю о нем не так уж много, — домовой покачал головой, и монеты, составляющие его одеяние, негромко зазвенели. — Мои подданные и раньше редко спускались в подземелья, не желая нарушать границы наших владений. Приближаться к проклятому созданию для них смертельно опасно — хоть оно и слепо, однако чутья и ловкости у него доставало, чтобы охотиться на самых быстроногих моих слуг. Но силы его истощались день ото дня, ведь он чужой здесь. Сама земля высасывает из него энергию. Сейчас он настолько слаб, что не сможет восстановить прежнее могущество, какими бы средствами для этого ни воспользовался. Его тело обречено, он живой мертвец. Но искра жизни будет теплиться в нем еще долго. Он знает об этом и не надеется на спасение. Не думаю, что он лжет, когда говорит, что хочет умереть.

— То есть вы считаете, мне нужно выполнить его просьбу? — моя растерянность усилилась, несмотря на то, что слова господина Казиро, казалось, должны были облегчить мой выбор.

— Само появление демона здесь — дурное знамение для дворца и города. Ничем добрым эта история завершиться не может, и смерть его, возможно, не самый худший итог… — отрешенно промолвил господин Казиро и снова затих.

Мне стало ясно, что домовой не даст прямого совета, не желая подначивать меня. Что ж, не было смысла скрывать, что ввязаться в дурное дело я могу и без чьей-либо помощи.

— Господин Казиро, — решительно произнесла я. — Мне нужно узнать, как спасти его светлость. Демон обещает рассказать о какой-то тайне господина Огасто, когда я выполню его третью просьбу. К тому же — если он умрет — чародейка окажется в серьезной опасности. Пусть уж повертится мерзкая ведьма, раз натворила столько зла! Коли вы говорите, что он не сможет навредить людям и не обманывает… я принесу ему нож.

— Прошли те времена, когда он мог кому-то навредить, — в голосе домового мне послышалось мрачное удовлетворение. — Но ты должна понимать, что его смерть сильно разгневает чародейку, с которой ты надумала потягаться силами. Она непременно захочет найти того, кто помог темному созданию уйти из жизни. Это искусная колдунья, умеющая искать следы в воздухе. Нож расскажет ей, кому принадлежал до того, как пронзить сердце демона.

— Можно ли ее перехитрить? — услышанное мне не понравилось, однако я не собиралась сдаваться так легко.

— Не знаю, не знаю… — домовой был очень серьезен. — Но раз уж ты решилась, то попробую помочь тебе. Вот как следует поступить, чтобы запутать колдунью: оберни руку той тряпицей, в которой ты несла угощение для демона, и сорви с моего наряда столько скойцев, сколько поместится в пригоршне…

Я послушно проделала все то, что сказал господин Казиро, хоть и не понимала, к чему он ведет.

— Эти монеты не должны касаться твоего тела, — предупредил домовой, прежде чем приступил к дальнейшим объяснениям, и я осторожно положила сверток, покрытый пятнами крови, в карман. — Не вздумай отдать демону тот нож, которым когда-либо пользовалась ты сама: если он убьет себя твоим ножом, тебя будут преследовать несчастья долгие годы, избавиться от такого проклятия куда сложнее, чем разрушить чары, наведенные колдуньей! Да и разыщет ведьма тебя очень быстро. Если же ты купишь новый клинок, совершив честную сделку, то на нем тут же появится невидимый знак, указывающий на тебя как на хозяина, — так всегда бывает, когда человек отдает честно заработанные деньги за какой-либо товар. Любая чародейка умеет читать такие знаки и при помощи магии легко находит хозяина предмета, который был оплачен. Тебе придется украсть оружие, но этого может оказаться недостаточно, чтобы сбить со следа колдунью. Оставишь на месте украденного ножа эти медяки. Если прежний его владелец возьмет их в руки — сделка будет считаться завершенной, пусть даже он об этом никогда не узнает. Нож скажет ведьме, что его купили, а монеты, принадлежавшие мне, укажут ей на дворец — ведь я дух этих стен, а не человек, и деньги мои — это древнейшая казна Таммельна. Оружие, которым убьет себя демон, оплатит этот замок и каждый из его обитателей, и ведьма должна понять это… Ей не следовало привозить сюда своих пленников!

— А я? Она не найдет на клинке следов моего участия? — я все еще беспокоилась, хоть и не столь сильно, как следовало бы.

— Нет, ты станешь посредником, одной из моих безликих и бесчисленных подданных, — господин Казиро оскалился — то была, по всей видимости, улыбка — и погладил одну из крыс, незаметно взобравшуюся во время нашего разговора на плечо домового духа.

Я кисло улыбнулась в ответ — мне не слишком-то польстило подобное определение моей роли в зловещем предприятии, последствия которого я представляла себе весьма смутно. Но кто, как не крыса, способен тайно пробираться по подземельям и вынюхивать мрачные тайны, спрятанные далеко от людских глаз в тесных каменных мешках, где никогда не увидишь солнца и не вдохнешь свежий ветер?.. Сердце мое сжала странная тоска, не оставившая меня и после того, как я улеглась в свою холодную постель. Но только под утро, когда мне довелось проснуться от тягостного, страшного сна, я поняла, отчего так тяжело у меня на душе: то была непрошеная жалость к Рекхе.

Два дня у меня все валилось из рук — дядюшка Абсалом повторял, что устал браниться на меня: я разливала и просыпала все, к чему прикасалась. Я бы ни за что не призналась дяде в том, отчего так рассеянна и встревожена, но, хвала богам, ему не было никакого дела до моих переживаний — господин придворный лекарь пребывал в зените своей славы и думал о том, как половчее использовать всеобщую к нему благосклонность.

Скойцы, завернутые в окровавленную салфетку, вызывали у меня отвращение. Я то и дело разворачивала сверток, чтобы посмотреть на медяки, которыми мне предстояло оплатить смерть демона. Как ни пыталась убедить себя в том, что попросту страшусь мести чародейки, но правду от себя утаить невозможно: мне вовсе не хотелось становиться пособницей смерти Рекхе, хоть расстаться с жизнью он собирался по доброй воле.