Случай раздобыть нож представился мне неожиданно: сияющее лицо дядюшки Абсалома сразу вызвало у меня подозрения, но не успела я спросить, отчего это он насвистывает себе под нос, как дядя тут же приказал мне собраться для выхода в город.

— Старый Кориус наконец-то признал, что я недаром ем свой хлеб, — объявил он. — Так как господин Огасто выздоровел, каждый верный слуга его светлости обязан меня чтить и благословлять. А уж породниться со мной будет честью и для самого господина управляющего. Свадьбы не миновать, клянусь своим брюхом! Малец Кориус, Мике, сегодня едет в город по делам, и ты составишь ему компанию. Надо же вам хотя бы рассмотреть друг друга!

— Дядюшка! Снова вы за свое! — вскричала я, немного придя в себя. — Сколько раз повторять, что я не пойду замуж ни за какого Мике Кориуса?!

— Угомонись-ка! — шикнул на меня дядюшка. — Я уж сказал Мике, что тебе нужно непременно побывать в храме. Что подумают таммельнцы, если узнают, что ты не бываешь на молебнах? Не раз уж говорил тебе, что людям, не отличающимся благочестием, следует молиться в два раза усерднее и громче, нежели прочим. Вот тебе десять скойцев для пожертвований, и чтобы до обеденного времени вы не возвращались. Уж будь так любезна, расстарайся: этот сопляк к вечеру должен решить, что женится на тебе, как бы ни кочевряжился его папаша.

— Вот уж нет! — пробормотала я, но спорить с дядей Абсаломом далее не стала, чтобы тот не заподозрил, чего доброго, что я до сих пор не оставила мыслей сблизиться с господином Огасто.

Мике Кориуса я пару раз видела издали, но всячески избегала встреч с ним после того, как узнала о нашей бестолковой помолвке. Как мне показалось, сам он точно так же старался держаться от меня подальше, что свидетельствовало о какой-никакой смышлености, но этого, с моей точки зрения, было явно недостаточно для того, чтобы выходить за него замуж. Теперь же нам пришлось столкнуться нос к носу, ведь мне предстояло прокатиться по Таммельну в нарядной повозке-двуколке, сидя рядом со своим нежеланным женихом.

Мике ожидал меня у конюшни, куда я нарочито медленно подошла, глазея то в небо, то на крышу дворца, то себе под ноги, чтобы сразу дать понять — любое зрелище меня интересует гораздо больше, нежели мой нареченный. Подойдя поближе, я встала, подбоченившись, и выразительно осмотрела Кориуса-младшего, заметно смутившегося от моего нахальства. То был невысокий хрупкий юноша с миловидным, хотя и несколько угрюмым лицом, выдававшим в нем урожденного молчуна. Одет он был необычайно аккуратно, а его русые волосы уложены волосок к волоску. Словом, это был молодой человек из весьма добропорядочной и богатой семьи, который еще недавно показался бы мне сущим принцем. Однако после того как я твердо решила, что мое сердце принадлежит господину Огасто, Мике, разумеется, представился мне пресным и скучным, как сухарь. Пф-ф! На него наверняка никогда не накладывали и самого мизерного проклятия!

Я продолжала держаться с вызовом — не приняла руки, которую Мике протянул мне, чтобы помочь взобраться на повозку, и, усевшись рядом с ним, развалилась в настолько развязной позе, что увидь это дядюшка — непременно отвесил бы подзатыльник. Сам Кориус-младший, теперь косившийся на меня с явной неприязнью, сидел очень прямо, точно аршин проглотив, а в его движениях угадывалось изящество — пусть и не столь явное, как в облике его светлости. Я с невольной завистью подумала, что мой жених наверняка выучен куда лучше меня самой. Мне доводилось слышать от Харля, что самые лучшие учителя — это те, что колотят линейкой по сгорбленной спине ученика не менее пяти раз за урок, потому-то хорошее образование человека всегда можно узнать по его осанке.

Вначале я не собиралась разговаривать с Мике, однако укротить мой болтливый язык было делом непростым. Как ни крепилась, любопытство все равно взяло верх, и, поерзав на месте, я все-таки спросила, зачем он едет в город.

— Мне нужно передать ценный подарок от его светлости настоятелю храма святого Саллюстия, — сдержанно и сухо ответил Мике. — Обычно это поручение выполняет мой отец, но сегодня он занят, и господин Огасто разрешил мне подменить батюшку.

Я отметила про себя, что о ценности подарка Мике мог умолчать — за язык его никто не тянул. Скорее всего, юноша не удержался от небольшого хвастовства оттого, что хотел показать мне, каким высоким доверием его семья пользуется у господина герцога. Следовательно, мой лощеный жених хоть и задирал нос, однако все-таки желал произвести на меня впечатление.

— Его светлость водит дружбу со святошами? — удивилась я, сделав вид, что не заметила безобидной уловки Мике.

— Господин Огасто давно уже является попечителем городских храмов и щедро жертвует на их нужды. — Кориуса-младшего явно покоробил мой тон, и я мысленно обругала себя за то, что позабыла добрые советы дядюшки. После исцеления Его Светлости лекаря-чужестранца таммельнцы уже не называли открыто мошенником и шарлатаном, однако наверняка до сих пор считали тайным безбожником или еретиком. Не стоило давать лишних поводов для пересудов…

— А много ли в Таммельне святилищ? — поторопилась я задать следующий вопрос, чтобы в памяти Мике сгладилась моя оплошность.

— Пять храмов праведной веры и один — старой, — принялся объяснять мне жених, и я немедленно почувствовала желание зевнуть — так уныло он перечислял имена святых угодников, покровительствующих Таммельну. Будь на его месте Харль, я бы без промедления узнала обо всех таинственных и жутких происшествиях, случавшихся в городских молельнях. Тут же мне пришлось удовольствоваться сухой скучной справкой, из которой поняла лишь то, что храмов в Таммельне имеется ровно в пять раз больше, чем надобно.

— …так же щедры пожертвования его светлости и старому монастырю, что находится в лесу Флистерн в двух днях пути отсюда, — продолжал Мике, не замечая, как стекленеют мои глаза. — Посвящен он святой Икарнии и основан еще в те времена, когда Лаэгрия была разделена на три герцогства, не подчиняющиеся королю…

— Еще и монастырь!.. — пробурчала я, вновь позабыв о своих намерениях показаться образцом благочестия. — Сколько ни видала я монахов — все они были похожи на бочонки! Наверняка немало золота уходит на это богоугодное дело…

— Сестры из монастыря святой Икарнии весьма набожны и скромны, не возводи напраслину на этих добрых женщин! — это было произнесено строго, с осуждением, на которое я ответила презрительным взглядом. — А тому, кто замаливает великие грехи, негоже скупиться.

«Похоже, ты, сын управляющего, хоть и гордишься доверием своего господина, однако недолюбливаешь его точно так же, как и все остальные!» — мысленно припечатала я Мике Кориуса, а вслух выпалила:

— Уж такая прорва священников и монахов точно замолит любой смертный грех. На кой ляд они нужны, если не для того, чтобы отмаливать грешников? Если господин Огасто так плох в глазах богов, то всем таммельнцам полагается усердно просить у небес милости для своего господина! Таков долг верных подданных!

Мике что-то пробормотал себе под нос, и я, не расслышав, воскликнула:

— Эгей, говори громче, если не смолчал! Или ты боишься, что с меня станется донести на тебя? Я верно служу дому его светлости, однако не имею привычки наушничать!