Боже, как это унизительно.

Я отступила назад, крепче сжимая ремень сумки с учебниками. Пожалуй, самое время для разговора.

– Тебя тяготит чувство вины?

Райдер недоуменно моргнул.

– Что?

– Ты чувствуешь себя… виноватым… передо мной? – спросила я, выдавливая из себя слова, превозмогая боль и обиду.

Губы его дрогнули, словно парень хотел что‑то сказать, а потом он напрягся и замер.

– Почему ты спрашиваешь?

– Почему ты не отвечаешь? – ответила я вопросом на вопрос.

– Я даже не понимаю, о чем ты, Мышь. И почему тебе такое пришло в голову.

Мои брови удивленно поднялись.

– Ты… действительно не понимаешь?

Прошло мгновение, и его рука крепче сжала тетрадку. Райдер не ответил, и я, набрав в грудь воздуха, выпалила:

– Ты… ты рассказал Пейдж обо мне.

– Господи. – Он отвел взгляд и опустил голову. Мышца задергалась на его скуле. – Это она тебе наплела, Мышь? Что, серьезно?

Я дернула плечом. Он этого не видел, потому что смотрел в другую сторону, провожая взглядом ярко‑желтый «фольксваген жук», выезжающий с соседнего парковочного места.

– Нет, – соврала я. – Не совсем, но… Это заставило меня задуматься.

– Когда она успела? Я не видел, чтобы вы общались.

– Я встретила ее сегодня утром. – Звучало более или менее правдоподобно, да и не могла же я сказать, что она подкарауливала меня.

– Мышь…

Я ждала.

– Я рассказал ей кое‑что о том, как мы жили. Теперь понимаю, что зря. Черт. Я никогда не думал, что ты вернешься, или что у нее будет возможность общаться с тобой.

Я не знала, что сказать, поскольку и сама не ожидала увидеть его снова, но чувство предательства все еще сидело глубоко во мне, разъедая душу. Я понимала, что обижаюсь напрасно. Откровенничая с Пейдж, Райдер вовсе не предавал меня, ведь он не обещал хранить мне верность, но легче мне почему‑то не становилось.

– Я не рассказал ей всего.

Я резко вздохнула.

– Она знает… что мне трудно говорить.

– Но я тут ни при чем. Я никогда не говорил ей об этом. – Райдер повернулся и устремил на меня твердый взгляд. – В прошлый вторник она заходила к Гектору, и он как раз спрашивал о тебе. Я обмолвился, что ты тихоня и не очень разговорчива. Должно быть, она подслушала наш разговор, потому что с ней я никогда это не обсуждал. – Повисла пауза. – Пейдж сказала, что узнала это от меня?

Хоть он и угадал, я покачала головой.

Его плечи поднялись в глубоком вздохе, а потом парень протянул руку и заправил мне за ухо прядь волос, весь день надоедавшую мне. Я почувствовала, как сладкая дрожь побежала по щеке и спустилась ниже, когда его рука легла на мой затылок.

Я растерянно молчала, пока мы смотрели друг на друга. И дело даже не в том, что общение по‑прежнему представляло для меня проблему, – я просто не знала, что нужно говорить в таких случаях.

Не отпуская мой взгляд, Райдер пригнул мою голову к себе. Другой рукой он обхватил мою спину и заключил меня в крепкие, теплые и надежные объятия.

Вскоре он отстранился, но руку не убрал.

– Поговорим позже?

Я улыбнулась и кивнула, но, хотя его прикосновение было приятным, а объятия еще лучше, от меня не ускользнуло то, что Райдер так и не ответил на мой вопрос.

Вторая неделя школы ничем не отличалась от первой.

Ну, почти ничем. Я не сбегала с уроков. Это раз. В понедельник вечером Райдер прислал мне эсэмэску. Всего несколько слов с пожеланием спокойной ночи, назвав меня Мышью . Теперь я уже не тупила и сразу ответила, пожелав и ему спокойной ночи. Пейдж больше не подкарауливала меня у шкафчика в раздевалке. Это два. Кажется, моя отповедь подействовала. Это три. Она упорно не замечала меня в классе риторики, зато демонстративно флиртовала с Райдером. С понедельника по четверг я обедала вместе с Кейрой, а вчера даже умудрилась ответить на заданный мне вопрос. Даже не один, а целых два вопроса! Это уже не просто успех, а триумф.

Вопрос задала Анна, девушка со сломанным запястьем.

– У тебя когда‑нибудь был перелом, Мэллори?

Спагетти, которые я долго вылавливала из тарелки, легли в животе так, словно каждую макаронину набили свинцом. Я откликнулась хриплым «да».

– В каком месте? – спросила Кейра, впиваясь в меня цепким взглядом.

Следующие два слова дались немного легче.

– Мой нос.

К счастью, никто не стал спрашивать, как это случилось, наверное, потому что парень Джо тут же встрял с рассказом о том, как его младший брат сломал нос мячом для гольфа, и я подумала, что для этого нужен особый талант. Пусть я произнесла не так много слов – точнее, всего три, – но зато за столом, в компании. Каким бы пустяком это ни казалось, я так… гордилась собой, что в тот же вечер рассказала об этом Карлу и Розе, когда они вернулись с работы.

Они тоже гордились мною.

И наверняка испытали облегчение.

Я уловила это по быстрым многозначительным взглядам, которыми они обменялись. Но меня это нисколько не смущало. Не то чтобы Ривасы не верили, что я справлюсь в школе, просто переживали за меня. Они боялись, что для меня это окажется непосильной нагрузкой, но, выходит, я молодчина и уже продержалась дольше, чем когда‑то в средней школе.

В пятницу Райдер болтался у входа в столовую, руки в карманах. Видимо, он решил снова прогулять урок, и хотя мне не следовало бы поощрять такое поведение, я обрадовалась, увидев его. Нам так и не удалось пообщаться до и после риторики, а неожиданных визитов он больше не наносил. Мы встали в хвост очереди, и он схватил то же, что и в первый раз – пиццу и молоко.

– Хочешь сидеть здесь или на улице? – спросила я.

Райдер скривил губы, покосившись на столик Кейры.

– Где пожелаешь. Весь мир у твоих ног.

Я усмехнулась. С одной стороны, если бы мы пошли за столик, нам бы опять не удалось поговорить. В то же время дни стали заметно прохладнее, как будто лето заторопилось, решив покинуть нас раньше срока.

– Может, на улице?

Никто не окликнул нас, когда мы направились к столикам для пикника. Многие оказались заняты, но мы нашли свободный. Райдер сел рядом со мной. Не напротив, как сидели некоторые парочки. Он устроился рядом, почти касаясь меня бедром. И мне… мне это нравилось.

Я остро чувствовала его близость. Ловила каждый его вздох, когда он ставил передо мной поднос или открывал для меня пакет молока, ощущала каждое подрагивание скамейки, когда он опирался локтем о стол.