Золотисто-розовое небо за окном постепенно тускнело. Мягкий свет скользил по пастельным фрескам на стенах, по шёлковым занавесям. И всё же, несмотря на эту роскошь, несмотря на фрески, резьбу и мягкий восточный ковёр, постеленный на полу, Бьянке эта комната казалась тюрьмой. Комфортабельной, очень удобной тюрьмой для молодой матери с младенцем.

В коридоре дежурил стражник. В дверь с утра то и дело совался секретарь дона Сакетти — невзрачный, невысокий человек с писчей доской на шее, от которого за пол-лиги несло доносительством. Бьянка поморщилась, пытаясь вспомнить его имя. Он задавал ей какие-то вопросы, она отвечала невпопад, потому что Джулия постоянно звала её к себе и вообще вопила как кошка, которой прищемили хвост. Хотя родила она очень легко, по словам Джоанны, «будто чихнуть отвернулась». Не успел отзвонить Марангона на площади, возвещая начало нового рабочего дня, а повитуха уже приняла крошечную девочку — всю красную, сморщенную и горластую, как стая чаек на Рыбном рынке.

Бьянка осторожно пошевелилась в кресле, чтобы не разбудить девчонку, расправила складки юбки. Комната располагалась на самом верхнем этаже дворца, и летом здесь было душно, особенно по вечерам. Бьянке очень хотелось умыться и переменить одежду. Она так и ходила в тяжёлом парадном платье, оставшемся со вчерашнего праздника, но все служанки куда-то исчезли, прибрав комнату и прихватив с собой тазы и кувшины.

Съездить домой и оставить Джулию одну она боялась. Когда донна Джоанна, приторно улыбаясь, протянула ей дочь и спросила, какое имя они придумали для ребёнка, Джулия, с вызовом вскинув голову, ответила:

— Франческа.

Тогда Бьянка впервые ощутила тревогу и напряжение, разлитое в воздухе. Намерения Джулии были ясны как день — ей хотелось хоть так защитить подругу. Вскоре она уснула, так как её знобило, и Фалетрус разрешил дать ей немного макового отвара, чтобы её успокоить. За весь день она просыпалась два раза, и сразу же звала Бьянку. Ей было страшно среди чужих.

«Такая маленькая!» — думала Бьянка, баюкая племянницу с каким-то новым тёплым чувством. Спящая девочка легко умещалась на сгибе локтя. У них с Рикардо детей пока не было. Интересно, обрадовался бы он дочери? Или был бы разочарован? Сын — другое дело, сын — это наследник, которого можно со временем приобщить к делам. От дочерей только лишние хлопоты, и Джулия — яркий тому пример! Из-за глупого легкомыслия взять и поставить всю семью под угрозу!

Малышка завозилась у неё на руках, на миг приоткрыв глаза. Как у всех младенцев, личико у неё было ещё неоформившееся, в красных пятнах. Но глаза — золотисто-карие, яркие. Почти как у той Франчески.

«Для всех нас будет лучше, если она без шума сгинет в тюрьме», — отстранённо подумала Бьянка.

Она влезла в дом Граначчи обманом! Лгала Рикардо, лгала донне Ассунте… Но вместе с тем она чуть не погибла от руки наёмного убийцы — вместо Джулии, а ещё чуть не стала жертвой морских чудовищ — тоже вместо Джулии.

Этот долг так просто не спишешь. Да, иногда старый долг можно похоронить в счётных книгах, спрятать незаметно под новыми столбиками цифр… Бьянка, будучи дочерью и внучкой купцов, научилась проделывать это в совершенстве. Только как забыть, если перед глазами у них всегда будет живое напоминание о предательстве?

Она так погрузилась в размышления, что не расслышала тихий стук в дверь. В комнате, бесшумно ступая по ковру, появилась Инес с тарелкой винограда в руках.

— Спит? — спросила она шёпотом. Бьянка кивнула.

Инес вся дышала свежестью и была похожа на фею весны в голубом платье с квадратным вырезом, с золотистыми волосами, убранными в жемчужную сетку. Её глаза цветом тоже напоминали зеленый прозрачный виноград. Бьянке стало неловко за свой неприбранный вид и неприятно при виде подруги. Вчерашний поступок Инес глубоко её поразил. Оказалось, что за её фарфоровой внешностью таился глубокий тёмный омут, и Бьянка знала, что теперь будет постоянно ощущать его ледяное дыхание. Дружба через прощение — это уже не то, что просто дружба.

Поставив блюдо поближе к кровати, Инес присела на ларь у стены. Под её глазами залегли голубоватые тени.

— Это правда? — тихо спросила она. — То, что Джулия говорила вчера о себе и Энрике?

«Энрике! Вечно этот Энрике! — со злостью подумала Бьянка. — Эта курица вообще о чём-нибудь может думать, кроме своего мужа?!»

У неё было неоспоримое доказательство слов Джулии, но она колебалась, заслуживает ли Инес такой откровенности. Хотя донне Беатрисе Граначчи огласка уже ничем не могла повредить, и дон Арсаго тоже больше года покоился в могиле… Все участники той старой драмы умерли. А сейчас важнее было спасти живых, чем оберегать репутацию мёртвых.

Вынув из-за корсажа письмо, она протянула его Инес.

— Вот, прочти. Донна Граначчи написала это Джулии, когда та жила в монастыре, а граф Арсаго не давал ей покоя, желая устроить помолвку её дочери с Энрике.

Инес зажгла свечи в бронзовом канделябре, потом жадно пробежала письмо глазами. Судя по тому, как долго она над ним сидела, письмо было перечитано не один раз. Бьянка успела переложить спящего ребёнка на другое плечо, чтобы дать отдых затёкшей руке.

— Значит, Джулия не могла выйти за него, так как они родственники, — задумчиво проговорила Инес, медленно складывая письмо. — Но почему она ему ничего не сказала?! Неужели донна Беатриса так боялась огласки, что…

«Если бы ревность не запудрила тебе мозги, ты бы сама догадалась!» — зло подумала Бьянка. Пришлось объяснить:

— Потому что Дону Арсаго было плевать на невестку, ему нужна была магичка кьямата в своей семье! Если бы он узнал, что у него есть дочь, владеющая магией — тут же прибрал бы её к рукам и без всякой свадьбы!

Глаза Инес предостерегающе сверкнули:

— Грех говорить так о мёртвых! Тем более, об отце моего мужа!

— Ой, да брось! Ты сама его боялась! — гневным шёпотом отрезала Бьянка. — И правильно делала, между прочим! Я не говорю, что у него вовсе не было достоинств, но он был так одержим магией, что убил в себе всё живое!

Инес отвернулась:

— Энрике так не считает…

— Твой Энрике всю жизнь обожествлял отца! Пора бы ему повзрослеть. Ему пойдёт только на пользу, когда он поймёт, что не обязан кроить себя по отцовским лекалам!

Между ними снова повисло молчание. Занавески на окне слегка шевелились от сквозняка. Бьянка устало подумала, что ей давно пора вернуться домой. Скоро должен приехать Рикардо, а слуги становятся так нерадивы без хозяйского глаза…

В коридоре раздался лязг — кто-то уронил алебарду. Послышался хохот стражников. Инес вся передёрнулась.

— Мне жаль. Что теперь будет с Франческой? — спросила она.

«О, святая простота! — усмехнулась про себя Бьянка. — Бывают же люди, которым кажется, что достаточно сказать „мне жаль“, и ситуация волшебным образом исправится, всё вернётся на круги своя. Что будет с Франческой! Откуда я знаю?!» Ей хотелось съязвить, что об этом следовало раньше подумать. Но, взглянув в подавленное лицо подруги, она предпочла промолчать.