с Аликом, обещал не теряться и хоть изредка давать о себе знать.

— Alea jacta est, — сказал Лякса, улыбаясь.

— Factum est factum, — ответил я, похвалив Алика за то, что он обратился к латинскому.

Глава 24

Мила Корнеева — любовь и мука. Ложь во спасение. Прощальный визит к Есаковым. Акростих. Маша обвиняет меня. Лобода женился. Еще раз о паранормальных способностях человека.

Мила жила с родителями во Мценске. Отец ее заведовал РОНО, мать работала учительницей в средней школе.

Пока Мила еще какое-то время после экзаменов оставалась в общежитии, мы встречались, гуляли, даже успели пару раз сходить в кино, но, когда все ее соседки по комнате разъехались, она тоже засобиралась домой.

Я провожал ее в общежитие, и мы по пути целовались в каких-то подъездах, куда прятались от посторонних глаз. Однажды она предложила мне зайти к ней в комнату, когда там уже никого не было, но я струсил, сославшись на какое-то неотложное дело. Мила мне очень нравилась, но я боялся продолжения наших отношений, зная, что всё может закончиться с моим отъездом.

Я видел, как Мила все больше привязывается ко мне, знал, что сейчас она в моей власти и доступна. Она доверяла мне, и это делало ее беззащитной, но я не мог воспользоваться доверием любящей меня девушки, чтобы минутной слабостью разрушить ее жизнь. Да и слишком свежей в памяти оставалась история Маши и Юрки, а я не хотел для Милы участи Маши Мироновой. Как говорится, exemplis discimus…

За день до своего отъезда я с почтамта позвонил Миле на домашний телефон. Она ждала моего звонка.

Мила долго не могла сообразить, куда и зачем я уезжаю. Когда я объяснил, что хочу перевестись в ЛГУ или в пед имени Герцена, до нее стало доходить, что это надолго, и она после затянувшейся паузы растерянно сказала:

— А как же я?

— Я буду приезжать, и мы будем видеться, — пообещал я.

— Ты когда едешь?.. Я провожу, — срывающимся голосом сказала Мила.

— Через час, — соврал я, потому что был уверен, что она примчится ко мне, если скажу, что уезжаю вечером или завтра, и тогда придётся врать про бессмысленность наших отношений.

— Так получилось. Я напишу.

Я сказал это торопливо, словно вор, который спешит спрятать «концы в воду», положил трубку и понял, что похоронил едва зародившееся чувство, которое могло вырасти в нечто более глубокое и сильное. Может быть, это была любовь и, может быть, я, в погоне за призрачным журавлем в небе, упустил свою синюю птицу.

Вечером я пошел к дому, где жила Маша Миронова. По дороге завернул на базар и купил розы, в гастрономе на Ленинской взял бутылку «Ркацители». Недавно Маша с Аликом расписались, но на вечеринку по этому случаю я не попал. Была возможность хоть с опозданием поздравить их с браком, а заодно попрощаться. Я был рад за то, что у Маши все, в конце концов, сложилось. Рад за Алика, который мне казался более симпатичным, чем другие в этой тусовке.

Дверь открыла одна из старушек. Они, как всегда, сидели на низких скамеечках и делали заготовки. Возле каждой стояло по большой эмалированной кастрюле, а в руках — ножи. В двух небольших корзинках лежали грибы.

У Алика с Машей сидел Вовка Забелин. Мне показалось, что его кривой нос стал еще кривее и как-то вызывающе смотрел в сторону самостоятельно от лица. Моему приходу обрадовались.

— Я думал, уедешь и не попрощаешься, — сказал Алик. — А я тебе акростих написал. Послушай:

Веселым дано веселье,

А грустным дана грусть,

Надуманное безделье

И пыльное слово «пусть»,

Шаги в неизвестное чудо,

Косматого солнца мяч

И сокровенная груда

Нежданных надежд и удач.

— Спасибо, Алик! — я был искренне растроган.

— Кислятина твое Ркацители, — сказал Вовка, когда мы пили вино. — Пустая трата денег. Лучше б яблочного принес. Тоже дрянь, но там хоть градусы какие-то.

— Не знал, что тебя здесь встречу, — засмеялся я.

— Маш, может я сбегаю? — Вовка вопросительно смотрел на Машу. — А что? Провожать, так провожать.

Алик молчал, ждал, что скажет жена. Маша как-то укоризненно посмотрела на Вовку; вздохнув, на Алика и вынесла вердикт:

— Из уважения к Володьке.

Она достала из сумочки деньги, я добавил.

— Вов, не вздумай одно вино покупать. Возьми что-нибудь поесть — колбасы или там консервов каких, — сказала Маша вслед Вовке, когда тот уже выскочил на кухню.

— А как же Мила? — спросила вдруг Маша, когда Вовка ушел.

— Не знаю! — у меня тоскливо сжалось сердце. — Маш, не трави душу. Здесь вопрос стоит один: ехать или не ехать. Я все взвесил и решение принял.

— Правильно решил. Кому-нибудь можно было бы и не ехать, а тебе сам Бог велел. На это и Зыцерь благословил, — заявил Алик.

— Что вы все со своими Зыцерем. Зыцерь, Зыцерь. Тебя же Мила любит. Как она теперь? — не унималась Маша.

— Если в Ленинграде сложится, я приеду, и все станет на свои места. Время лечит. А за это время много воды утечет. Как говорят латиняне, «Tempora mutantur et nos mutamur in illis».

— Ты, Володя, хороший человек, но в тебе слишком много рационального, — сказала Маша. — Отсюда и твой некоторый цинизм.

Я промолчал. Молчал и Алик, поняв, что дальше продолжать этот разговор — все равно, что идти по шаткой лестнице: кто-нибудь да сорвется.

Вовка принес три бутылки портвейна, коляску ливерной колбасы, две банки кильки в томате и большой кулек пирожков с повидлом.

— Ну, Вов, тебя и посылать…Зачем три бутылки-то? — возмутилась Маша. — А колбасы, что-ли, не было вареной?

— Была, но ливерная дешевле.

Маша покачала головой, Алик усмехнулся: он знал — сколько Вовке не дай денег, он сначала рассчитает максимум бутылок, которые можно купить, а на то, что осталось, возьмет закуски. Бывало, что на закуску оставалась мелочь на сырок или на кулёчек соленой камсы.

Мы выпивали, лениво разговаривали. Но вот когда Маша стала рассказывать, что Леран официально развелся с Ликой Токаревой, он сам появился на пороге с двумя бутылками вина. Я подумал, что пора потихоньку собираться, и ждал удобного момента, чтобы уйти.

— Лобода-то на Юльке Кречетовой женился, — сказал Леран.

— Да ты что?! — искренне удивилась Маша.

— Там мать чуть с ума не сошла. Она женщина умная и сразу раскусила, что на самом деле представляет из себя Лобода. А Юлька дура. От Лободы мозги заклинило. Он ей уже, когда ходила с