На первом после рождения дофина балу Мария Антуанетта появилась в голубом платье, расшитом мелкими сапфирами и бриллиантами. Бал давала Версальская гвардия, голубые с белым мундиры удивительно гармонировали со сверкающим платьем королевы; открывая с одним из гвардейцев бал, королева была столь хороша, что никто из приглашенных ни разу не вспомнил ни сплетен, ни слухов, ходивших об этой молодой и красивой женщине: как можно очернять такое ангельское создание? Но, несмотря на всеобщее ликование, на ставший безумно популярным цвет «детской неожиданности дофина», на фейерверки, на стремительно раскупавшиеся изображения дофина, за пределами Версаля не утихал ропот, направленный против королевы. 21 января 1782 года, выйдя из собора Парижской Богоматери, где она вознесла хвалы Господу, даровавшему ей сына, королева заметила на стене афишку. Ее автор-аноним предлагал арестовать короля и королеву, под надежной охраной «привести их в ратушу, заставить покаяться в своих преступлениях, а потом сжечь живьем на Гревской площади». Ровно через 11 лет Людовика XVI под надежной охраной доставят на площадь Республики и казнят. Пока же король с отвращением читал очередной катрен, подсунутый под дверь его кабинета:

С отвращением разорвав листок, король, зажмурившись, долго шел через Зеркальную галерею.

* * *

Через месяц после рождения дофина случилось печальное событие, не замеченное, пожалуй, только занятой детьми королевой: скончался Морепа, и осиротевший двор, привыкший, словно пчелы к матке, слетаться в гостиную главного министра, почувствовал себя неприкаянным. В намерения короля не входило назначать главного министра. Шла война, и, как объяснил Людовик XVI, в качестве советчика ему вполне хватало Верженна. А дальше — еще одна напасть: сокрушительное банкротство принца де Роган-Гемене, долг которого составил 33 миллиона ливров. Несмотря на продажу нескольких замков и изрядное вспомоществование из королевской казны, все долги принц, разумеется, выплатить не смог и разорил огромную армию мелких поставщиков: обойщиков, булочников, мебельщиков, бакалейщиков… Банкротство затронуло честь всего дома Роганов, и супруге банкрота, мадам де Гемене пришлось покинуть пост гувернантки детей Франции. На ком остановить выбор? Одни пишут, что Мария Антуанетта сама уговорила Полиньяк принять должность воспитательницы своих детей; другие утверждают, что на эту мысль ее натолкнул друг Полиньяков Безанваль. Согласно своей новой должности герцогиня должна была неотлучно пребывать подле детей королевы, а значит, подле самой королевы, и ей следовало предоставить комнаты как в Версальском дворце, так и в Трианоне. Впрочем, как писали современники, в большом дворце Полиньяк еще раньше обрела 13 удобных комнат, в то время как многие вельможи ютились буквально в клетушках. Но хуже всего, что теперь, когда заходила речь о дофине, невольно всплывало имя Полиньяк, а так как имя это подданным Марии Антуанетты было ненавистно, часть сей ненависти невольно перепадала дофину. Из-за назначения Полиньяк стали говорить, что Мария Антуанетта плохая мать. По словам маркиза де Бомбеля, чья жена являлась ближайшей подругой Мадам Елизаветы, когда королева в очередной раз отправлялась на бал в Париж, «дофин лишался одновременно и матери, и гувернантки»[16].

В мае 1782 года Париж с визитом посетили «граф и графиня Северные» — цесаревич Павел Петрович с супругой, принцессой Софией Доротеей Вюртембергской (принявшей при переходе в православие имя Мария Федоровна). Как доверительно сообщил Иосиф сестре, Павел, совершавший образовательную поездку по Европе, намеревался вызнать позицию Людовика XVI относительно предположительного раздела Османской империи, о котором договорились Россия и Австрия[17]. Обуреваемый жаждой приращения земель, Иосиф попросил сестру оказать гостям наилучший прием. Говорят, он даже описал вкусы гостей и их привычки. Остановившиеся в доме русского посланника князя Барятинского, граф и графиня Северные были незамедлительно приняты Людовиком XVI и Марией Антуанеттой. Исполняя пожелание брата, а может, и в самом деле проникнувшись симпатией к русскому цесаревичу с женой, о которых с теплым чувством пишет в своих воспоминаниях баронесса Оберкирх, королева устраивала венценосной паре всевозможные развлечения: спектакли в «Комеди Франсез» и Опере, посещение Севрской мануфактуры, балы и маскарады, обеды и ужины в Версале, Трианоне и Марли. По слухам, на прием, устроенный королевой в Трианоне, куда приглашенным предлагалось прибыть «без всяких церемоний», то есть в удобных, не парадных костюмах, проник, подкупив привратника, ненавистный Марии Антуанетте кардинал Роган (опознанный по красным кардинальским чулкам); на следующий день разгневанная королева выгнала привратника. По словам мадам Кампан, простой и скромный вид Павла пришелся по душе Людовику XVI, и он, обычно не слишком разговорчивый, беседовал с русским принцем дольше и откровеннее, чем с Иосифом II. В день представления иностранных гостей королева так разволновалась, что перед началом церемонии забежала к себе в кабинет выпить стакан воды и, как пишет Кампан, сказала, что «она осознала, насколько сложнее исполнять роль королевы в присутствии иностранных суверенов, нежели перед собственными придворными». Растроганный приемом, граф Северный проговорился о бесчеловечной политике русской царицы. Изумленный Людовик спросил: неужели в свите цесаревича нет ни одного человека, на которого он мог бы положиться? На это Павел ответил, что был бы изрядно раздосадован, если бы у него в свите предан ему оказался хотя бы пудель, ибо по приезде мать его велела бы немедленно утопить сего пуделя. «Я никогда не забуду ни эти слова, ни взгляд, сопровождавший их», — пишет мадам Кампан. Графиня Северная посетила модные лавки Парижа, включая мастерскую «министра моды» Бертен; ей сделали прическу с букетом живых цветов, вода для которых поступала по трубочке из сосуда, спрятанного в волосах. Граф Северный побывал на могиле Ришелье, где сопровождавший его рассказал, как славный предок графа, царь Петр, преклонив колени перед могилой кардинала, произнес: «О великий человек, если бы ты был жив, я бы отдал тебе полцарства, чтобы ты научил меня править оставшейся половиной». «На месте кардинала я бы побоялся долго хранить такой подарок», — скептически заметил граф. Павел посетил отправленного в отставку Неккера и более часа беседовал с ним наедине, после чего заявил, что вместе со всей Европой он восхищается талантами и познаниями господина Неккера. Чета графов Северных покинула Париж, вполне довольная визитом. А Мария Антуанетта, которая, по словам Оберкирх, «вела себя с гостями столь любезно, словно знала их всю жизнь», наконец вернулась к привычной расслабленной и необременительной трудами жизни. Ее внимательное отношение к гостям явилось исполнением просьбы брата, для которого, ввиду его экспансионистских планов на Балканах, было очень важно заручиться поддержкой наследника российской короны. Людовик также остался доволен, ибо, когда разговоры заходили о политике, они с Верженном отвечали сдержанно и сумели ничего не пообещать.