– Вот, – произнёс Эг, внезапно возникший у стола.

Он вложил Милу в руки книжицу с «Карнавалом кошмаров».

– Путешествовать стоит налегке, но я не вижу причин, почему бы тебе не взять её с собой.

Милу раскрыла книжку, уши продолжало щекотать, когда она провела пальцем по карандашному рисунку Дерева ночи.

– Спасибо.

Эг посмотрел в окно.

– Когда мы отправимся в дорогу, ты больше не будешь волноваться из-за Эдды, – обеспокоенным тоном добавил он. – Хотя мой… платок пока ещё у неё. Я не могу уйти без него.

– Если завтра Эдда не вернёт платок, я сама его заберу, – пообещала Милу. – Я сделаю это, даже если буду вынуждена вышибить дверь.

Эг улыбнулся.

– И тогда ты точно не привлечёшь к нам внимания.

Они молча наблюдали, как Эдда отдала Арно корзинку с яйцами и помахала мальчику на прощание. Управляющая перешла маленький мостик через канал, её взгляд всё время был прикован к мельнице. А потом на середине дорожки она остановилась, развернулась и направилась к тису.

Милу приникла к оконному стеклу.

Управляющая польдером застыла перед деревом, положив руку на ствол. Её плечи грустно поникли. Внезапно она уронила руку, выпрямилась и зашагала к дому, ни разу не оглянувшись на мельницу. Когда входная дверь её жилища закрылась, Милу долго хмурилась в недоумении.

– Хм, – изрёк Эг.

– Что?

– Я раньше не замечал, но это дерево, – и он постучал по книжице Лизель, – уж очень похоже на тис.

И он побарабанил по оконному стеклу. Мурашки перебрались с ушей Милу на затылок.

Эг угадал. Тис и был Деревом ночи.

Милу выждала, когда все огни в доме Эдды погаснут, после чего выскользнула наружу и поспешила к дереву. Она взяла фонарь, но не зажигала его, пока надёжно не укрылась под оголившимися низкими ветками.

Чем ближе она подходила, тем сильнее становилось жжение в ушах, оно перешло на шею, когда Милу, как и Эдда, протянула руку и коснулась ствола. Мурашки побежали по её рукам.

Дерево, наверное, хранило тысячи секретов. Возможно, у него даже есть секрет специально для Милу.

В конце концов, Лотта могла быть права насчёт координат, а родители Милу хотели, чтобы она нашла тис, в этом она уверена. Уши закололо, как будто в знак согласия.

Милу поднесла фонарь к заскорузлому стволу и обошла дерево, проводя пальцами по коре. На полпути она наткнулась на первую улику. Следы когтей.

Их оказалось непросто различить: кое-где они поросли мхом, а это означало, что отметины довольно давние. Но Милу не сомневалась, что они идентичны следам на её корзине и на полу в мастерской Эдды. Она замерила их пальцами, и мысленно подтвердила своё предположение.

С колотящимся сердцем она оглянулась на дом управляющей польдером, который был тих и тёмен. Эдда определённо имеет какое-то отношение ко всему. Какую бы роль она ни сыграла в исчезновении Поппенмейкеров, Милу это выяснит.

Повесив фонарь на ветку, Милу направилась к стене сада и начала карабкаться на тис.

В свете фонаря она различила ещё много отметин, вырезанных на коре дерева.

Имена. Десятки имён. Одни поросли мхом, другие (например, имена «Санна» и «Арно») были вырезаны недавно. Милу прочитала их. Но уши защипало лишь тогда, когда девочка забралась на другую ветку и обнаружила очередное имя.

Милу подавила рычание и полезла выше. Ещё больше имён, но ни одного знакомого.

Даже не успев долезть до середины дерева, Милу поняла, почему местные так любят забираться на него. Более широкий обзор открывался только с балкона мельницы.

Милу тяжело дышала, и у неё болели руки, когда она забралась на вершину тиса. До земли было далеко, и некоторое время она просто сидела, вцепившись в ветку и закрыв глаза, дожидаясь, когда мир перестанет бешено кружиться.

Когда головокружение унялось, она снова открыла глаза.

И прямо напротив неё были вырезаны два знакомых имени.

Покалывание в ушах переросло в вихрь крошечных ледяных булавок, и Милу яростно заскребла ногтями по коже.

– Тибальт, – прошептала она.

Странно звучащее и чужое имя сорвалось с её губ. Его она видела в книжке Лизель. Живот у Милу скрутило, словно она съела что-то очень горячее или очень кислое. Здесь должно быть её имя, не Тибальта. Это она должна была сидеть на дереве со своей сестрой, делиться с ней секретами и рассказывать истории, смотреть на польдер и на звёзды, но её место занял мальчик Тибальт.

Милу осторожно перелезла на следующую ветку, теперь источником света ей служила луна. Ей пришлось перелезть ещё через две ветки и кое-как устроиться на третьей, прежде чем она отыскала надпись, вырезанную рядом с узким дуплом.

Её пальцы дрожали, когда она провела по буквам.

Милу соскребла мох, но надпись оказалась такой старой, что более чёткой не стала. Но девочка была уверена, что первое имя – Брэм. А второе – наверняка её матери. Кончики ушей взвыли от острой боли.

Рука Милу упала вдоль тела, взгляд замер на дупле. Внутри лежал тканевый свёрток размером с половину её кулака.

Милу вытащила его и положила на ладонь. Приглядевшись, она поняла, что это тщательно сложенный носовой платок. Сжав находку в кулаке, она нащупала что-то маленькое и твёрдое. Милу осторожно отогнула край платка. Сердце у неё подскочило, с губ сорвался тихий возглас. В углу оказалось имя, вышитое белой шёлковой нитью.

Наконец-то она напала на настоящий след матери. Пусть не полное имя, но хотя бы инициал.

Милу аккуратно развернула пожелтевший платок, и её глазам предстали две сверкающие вещи. Обручальные кольца.

Милу поднесла одно на свет. Тем же микроскопическим шрифтом, что и на часах, на нём была выгравирована надпись.

Уши Милу невыносимо зудели, когда она посмотрела вверх, на яркие созвездия, мерцающие на небе, на луну, чей серебристо-серый свет заливал всю землю.

Её родители забрались на тис, чтобы полюбоваться ночным небом. И спустя двенадцать лет она здесь, сидит на том же самом месте, что и они. С такой высоты Милу видела дыру в потолке кукольного театра, а на сцене – марионетку, которая стояла, озарённая лунным светом. Казалось, кукла вот-вот начнёт танцевать под звёздами свой особый танец.

Милу ахнула. Решение вдруг стало таким очевидным. Это не она должна найти их. Они должны отыскать её.