– А летать у него получается всё лучше, – заметил Сем, у которого из уголка рта вытекал сироп.

Улыбкой, которой Фенна ответила на его слова, можно было бы осветить тёмную сторону луны. В то утро Милу даже слышала, как девочка что-то тихонько напевала себе под нос, пока пекла вафли.

Кажется, кукольное шоу творило больше магии, чем ожидала Милу: оно делало их счастливыми.

Входная дверь распахнулась, впустив внутрь порыв воющего ветра и Лотту, которая принялась сбивать снег с ботинок.

– Вы должны пойти в театр, – произнесла она, уже стоя на пороге кухни. На морозе её нос порозовел. – Прямо сейчас.

– Там слишком холодно, – сказал Эг и поёжился.

– Доверься мне, – заявила Лотта.

Она бросилась к столу и схватила сразу две вафли.

– Мы с Эддой сделали кое-что такое, что стоит отмороженных носов. Скорей!

– С Эддой? – нахмурившись, переспросила Милу. – Что она делает в театре?

– Просто пойдём! – настаивала подруга.

В театре было ничуть не теплее, чем снаружи. Эдда Финкельштейн стояла возле сцены и держала в руках странную металлическую коробку. Милу вся ощетинилась при виде её, неприязнь, которую она чувствовала по отношению к часовщице, и не думала улетучиваться. Особенно теперь, когда органы опеки добрались до них.

– Ага! – сказала Эдда, её голос звучал невнятно из-за шарфа. – Вы как раз вовремя.

Она нажала кнопку на металлической коробке. Послышалось низкое гудение, затем раздался треск. Эдда улыбнулась ребятам, а сотни маленьких лампочек озарили сцену, сияя, точно звёздочки.

Вопреки своей воле Милу удивлённо разинула рот.

– Это?..

– Электричество? – закончила Лотта. – Да. И ещё Эдда предложила нам устроить салют в честь открытия театра. Только представьте!

– На городском рынке продаются фейерверки, – проговорила Эдда, поставив металлическую коробку на сцену. – Но мне уже пора домой. Надо покормить Господина Коттикуса. Лотта, спасибо, что помогла мне сегодня.

– Нет, это вам спасибо, – ответила Лотта, лучезарно улыбаясь Эдде. – Ваша поддержка столько значит для нас.

– Не за что, – пробормотала Эдда, встретившись взглядом с Милу. – Передайте от меня привет Брэму, хорошо? Надеюсь, ему не стало хуже от такой погоды.

Беспокойство Милу ничуть не уменьшилось после этих слов. Она кивнула.

– Ох, – вздохнула Эдда, потянувшись к сумке. – Эг, чуть не забыла. Вот твой платок. Мне удалось вывести некоторые пятна. Но, к сожалению, не все.

Она протянула Эгу аккуратно свёрнутый красно-оранжево-жёлтый кусок ткани. Если бы не знакомый рисунок и маленький след от угля, Милу бы никогда не поверила, что это и есть тот самый платок.

Мальчик просто молча уставился на него.

– Думаю, это яванский батик, – добавила Эдда, развернув платок и аккуратно повязав Эгу на шею. – Хотя я не на сто процентов уверена. Если встретишь кого-нибудь, кто путешествовал в ту часть света, он сможет сказать точнее.

– Спасибо, – выпалил Эг голосом, прерывающимся от волнения, и вытер слезу. – Спасибо.

Фенна подошла к нему и обняла за талию. Эдда ласково улыбнулась, взяла ящик с инструментами и направилась к выходу. Лотта увязалась следом, оживлённо тараторя про компоненты для фейерверка. Милу последовала за ними к дверям.

– Почему ты опять недовольна? – спросила Лотта, когда управляющая скрылась из виду. – Ты ведь не станешь снова наговаривать на Эдду, правда?

– В ней что-то есть, – ответила Милу. – И мне почему-то кажется, что эта женщина принесёт нам беду.

Лотта вскинула бровь, совсем как Эдда.

– Твои волшебные, чующие опасность уши тебе подсказали?

Милу вздохнула.

– Нет. Логика. Эдда чересчур странная.

Подруга молчала. Милу как можно дольше старалась не встречаться с ней взглядом, боясь, что после такого признания увидит в её глазах самодовольный блеск, но в конце концов обнаружила, что Лотта просто задумалась.

– Наверное, у Эдды был муж, – произнесла она тихо. – Я нашла пару мужских ботинок у задней двери. Они слишком велики для неё.

– Может, он умер? – спросила Милу.

Лотта пожала плечами.

– Возможно… Есть в ней какая-то затаённая печаль. По-моему, такую грусть люди испытывают, когда искренне тоскуют по кому-нибудь, – и она посмотрела прямо на Милу. – Я искренне верю, что Эдда не причинит нам вреда, даже если она узнает всю правду о нас. Она хорошая и совсем не такая, как Гассбик. Не пойму, откуда мне это известно, но я уверена в том, что сказала, на сто процентов.

– Звучит не очень научно.

Лотта усмехнулась.

– Похоже, у меня есть волшебное шестое чувство, которое чует добро.

– Всё равно неубедительно.

– А это тебя убедит?

Лотта схватила руку Милу и вложила в её ладонь мешочек на завязках. Милу сжала его. Внутри были монеты. Много монет.

– А откуда деньги?..

– Аванс от Эдды, чтобы ты разместила рекламу в национальной газете.

– Рекламу?

– Твой отец вряд ли сейчас в Амстердаме, верно? Если ты хочешь, чтобы он узнал о шоу, нужно, чтобы вести о спектакле разошлись за пределы города. Разместить объявление на неделю стоит два гульдена. Эдда сказала, что я могу занять у неё денег.

Милу почувствовала, как слёзы навернулись на глаза.

– Два гульдена… а как же уплата пошлины?

Лотта покачала головой.

– Сперва надо помочь тебе.

– Спасибо, – прошептала Милу.

– Тогда завтра, – радостно вымолвила Лотта.

– Что?..

– Завтра мы поедем в Амстердам и оповестим всех, что только на одну ночь театр Поппенмейкеров вновь распахнёт свои двери!

В Амстердам они выехали с первыми лучами солнца, впятером на грузовом велосипеде Брэма Поппенмейкера. Милу жалась в задней части объёмистой корзины, вцепившись в мешок, набитый афишами, и старалась не задохнуться в волосах Фенны, которые ветер раздувал ей прямо в лицо. В спину тяжело дышал Сем, крутивший педали. В загородном воздухе было разлито смутное обещание приближающейся весны, и не изведанная прежде надежда расцветала у Милу в груди. Вот и настал день, когда она отправит родителям тайное послание. Скоро они узнают, что их дочь вернулась домой.