— Как ты и сказал, незнакомец содержался в платной камере, а значит, еду ему приносили из города. Так вот, я узнал, что еду доставлял неизвестный с военной выправкой, то есть нисколько не похожий ни на лакея, ни на рассыльного.

— Пуговица! — воскликнул комиссар.

— Те, кто поставляет в тюрьмы обеды, обычно хорошо известны, но тут никто не знает, в каком трактире или харчевне он брал еду. Но, как сказал сторож, блюда, принесенные узнику, всегда отличались изысканностью.

— То есть в них чувствовалась рука умелого повара?

— Причем повара из хорошего дома.

— Из этого следует вывод, что узник — человек не простой, и его хотели содержать достойно, но без шума. Вспомним, что заточили его также по таинственному приказу некой неведомой властной силы.

— Ты множишь загадки. Впрочем, кажется, мы действительно столкнулись с чем-то из ряда вон выходящим: какой бы дорогой мы ни шли, все они приводят в тупик. Фор-Левек — начало пути, но конца у него нет. Увы!

Николя немного подумал.

— Ноблекур сказал бы, что в густом мраке даже маленькая искра становится путеводной звездой.

Бурдо фыркнул.

— В парадоксах, которыми он нас так щедро потчует, всегда есть доля истины. При условии, конечно, что мы сумеем ее вычленить…

— Всегда полезно его послушать. У истины, как и у лжи, множество лиц… Сколько необъяснимых вещей, столько же и способов выдать случайность за истину.

— Не хочешь ли ты, Николя, объяснить бедному малому, что скрывается за твоими пророческими речами?

— Что у нас есть козыри, чтобы продолжить партию. Сейчас я их перечислю. У нас есть точный портрет незнакомца, который мы покажем парижанам. Быть того не может, чтобы кто-нибудь да не узнал его! Мы знаем, как его убили. Ткань, которую, по утверждению Вашона, нельзя найти во Франции, дает основание полагать, что наш незнакомец — англичанин или прибыл из Англии. Есть признаки, доказывающие, что он занимался ремеслом, связанным с механикой. Наконец, у нас есть пуговица и записка, без сомнения, зашифрованная, но и ту и другую мы в конце концов сумеем использовать как улики.

Вошел папаша Мари, осторожно держа в руках дымящийся горшок горячего вина с корицей и две фаянсовые плошки.

— Вот, будет чем согреться! Я добавил туда добрую ложку своего успокоительного. Сегодня стены такие сырые, что от ревматизма не убежать. Печальный день для похорон.

Подскочив, Бурдо хмуро уставился на привратника.

— Черт возьми! Чем он хочет нас огорчить?

— Николя не оставил мне времени доложить ему. Промчался мимо привратницкой, словно хорек, преследующий кролика.

— И что же? — Николя почувствовал, что сейчас им сообщат нечто нехорошее.

— Что? Я всего лишь хотел сказать… Ладно, это мне урок: я о них забочусь, а они еще и недовольны! Принес им жизненный эликсир, а они меня ругают!

— Ну, — нетерпеливо молвил Николя, — давай к делу.

— Не понукай! Я всего лишь следовал твоим инструкциям.

— Каким инструкциям? О чем идет речь?

— Сейчас все тебе скажу и покажу.

Покопавшись в кармане, он вытащил оттуда мятую бумажку и протянул ее комиссару. Тот дважды прочел ее, вскочил со стула и большими шагами зашагал по дежурной.

— Как это возможно?

Бурдо, который в это время дул на горячее вино, поднял голову и заинтересованно уставился на друга.

— Дурная новость, Николя?

— Печальное известие! Да, действительно! Мой почерк, только он подделан. Да еще как мастерски!

И он помахал запиской.

— В этой подделке говорится, что тело следует изъять из мертвецкой и немедленно отвезти на кладбище Кламар для погребения. Ни больше ни меньше! По моему личному приказу! Действительно, дальше некуда!

Ошеломленный папаша Мари слушал, не веря своим ушам.

— Николя, я думал… Ведь ты же сам дал мне распоряжения о погребении.

— Ты здесь ни при чем, — ответил тот, дружески обнимая привратника за плечи. — Ты исполнил свой долг. Не волнуйся, мы найдем и накажем того, кто изготовил эту фальшивку!

Опустив голову, привратник вышел.

— Бедняга, — произнес Бурдо. — Ты его кумир, и ничто не может огорчить его больше, чем известие о том, что он, пусть даже невольно, причинил тебе неприятность.

Взглянув на часы, Николя подбежал к двери и окликнул папашу Мари.

— В котором часу забрали труп?

— Незадолго до одиннадцати. Какой-то молодой человек, военной выправки, дал мне письмо… То самое, которое выглядело, словно это ты его написал.

— Снова военная выправка! — воскликнул Бурдо.

— Нельзя терять ни минуты. Папаша Мари, вели потихоньку подогнать экипаж к боковому выходу, ну сам знаешь к какому. И отопри кабинет начальника.

— Зачем столько предосторожностей? — тревожно спросил инспектор.

— Сегодня утром я обнаружил за собой слежку, и только счастливое стечение обстоятельств позволило мне от нее избавиться. Не хочу, чтобы кто-нибудь вновь отправился за мной по пятам.

Они воспользовались тайным ходом, начинавшимся в кабинете начальника полиции: оттуда вниз сбегала винтовая лестница, упиравшаяся в дверь, выходившую на улицу неподалеку от крепости. Оглядевшись, они убедились, что за ними никто не идет. Фиакр поехал кружным путем по улице Вьей Плас-о-Во, затем по улице Планш-Мибрэ и доехал до моста Нотр-Дам. Переехав мост, они доехали до аббатства Святой Женевьевы и по улицам Муфтар, Фер-а-Мулен и Мюэтт подъехали к владениям монастыря Дочерей Милосердия; справа, рядом с улицей Фоссе Сен-Марсель находился вход на кладбище Кламар. Несколько раз Николя приказывал кучеру остановиться и оглядывался, нет ли за ними погони. Ощущение тревоги не покидало его. Люди, забравшие труп, без сомнения, пользовались высокопоставленной поддержкой, ибо они не стали скрывать место предполагаемого погребения.

— Печальный уголок! — промолвил Николя. — Твой дом ведь находится неподалеку, Пьер?

— У меня нет средств, чтобы переместить семейство в новоотстроенные пригороды. Выходец из народа живет среди народа. Но с весной даже сюда возвращаются теплые дни. Однако ты прав, место достаточно зловещее.

Войдя в калитку, они увидели перед собой достаточно большой участок, весь изрытый и покрытый земляными холмиками, словно кто-то выбрасывал здешний грунт из недр земных. Ни надгробных памятников, ни крестов, ни пирамид, никаких плит; понять, что перед тобой кладбище, не было никакой возможности.

— Никаких могил, — произнес, перекрестившись, Николя.

— Общие могилы; для бедняков и неимущих вполне достаточно. Больничные приюты Отель-Дье и Питье каждый день вышвыривают сюда свою дань. Тела не кладут в гробы, а зашивают в старые тряпки. Их грузят на телегу, которую сопровождает двенадцать могильщиков. Они выезжают в четыре часа утра, и когда я встречаю их по утрам, у меня каждый раз кровь стынет в жилах. Прибыв на кладбище, тела бросают в глубокий ров и сверху насыпают негашеную известь. Но это еще не конец. Ночью молодые хирурги перелезают через стену и выкапывают трупы, чтобы на примере мертвых учиться лечить живых. Итак, после кончины у бедняка забирают даже тело.