— Где может быть наш незнакомец?

— Я понимаю, почему они не стали скрывать, что отправятся на кладбище Кламар.

Стянув шапку, к ним приблизился старик с посиневшим от холода лицом.

— Господа хотят, чтобы им рассказали об этом кладбище? Мне часто задают странные вопросы, особенно иностранцы.

— Скажи, почему это кладбище носит название Кламар? Ведь оно же находится в черте города, а не собственно в Кламаре?

— Такой вопрос мне часто задают! — ответил старик, выпятив грудь. — На этой земле прежде стоял особняк Круи-Кламар, разрушенный в 1646 году. В начале нашего века здесь решили устроить кладбище.

— Большое спасибо, ты просветил нас. Скажи, а сегодня здесь были похороны?

Он внимательно посмотрел на своих собеседников.

— А кто вы такие, чтобы меня об этом спрашивать? Если вы хирурги, то вам тут точно не обломится!

— Что вы этим хотите сказать?

— Две недели назад какой-то юнец, из вашего цеха, решил под покровом ночи утащить труп. Когда пришлось лезть через забор, он привязал добычу к себе веревкой, чтобы удобнее было перебраться. Так вот, когда он полез, веревка соскользнула и затянулась у него на шее. Так он и повис на этой веревке с одной стороны стены, а труп — с другой. Утром мы нашли его задушенным: мертвец повесил живого!

— Что ж, — промолвил Николя. — По крайней мере, мы предупреждены. Мы из полиции и отвечаем за состояние кладбищ.

— Тогда я расскажу вам все. Сюда каждый день привозят партию трупов. Вот и сегодня тоже. Сорок шесть тел.

— И ничего особенного сегодня не произошло?

— Ох, вижу я, у фликов длинные уши. Впрочем, мне-то скрывать нечего. Сегодня доставили тело.

— В котором часу?

— В полдень же, говорю вам! Я ясно слышал, как звонил колокол у Страждущих, тем более ветер дул с севера. Но этот был не из обычной партии. Не было даже «корочки от пирога».[30]Только носилки, а на них тело, накрытое мешковиной. Я было пошел за ними, так меня очень даже грубо отшили. И священника не было!

— В каком рву они его похоронили?

— Не знаю, — произнес он, махнув рукой в непонятном направлении.

— Есть ли надежда отыскать труп?

Оборванец в изумлении устремил взор на собеседников.

— Ну, это вряд ли!

Но собеседники его были совершенно серьезны.

— Конечно, ежели определить тот самый ров… Их там целых шесть, куда они могли его сбросить. Придется копать и измельчать мерзлую землю… И вы, наверное, забыли, что потом сыплют известь, а та разъедает все на свете!

— Он прав, — шепнул Бурдо на ухо другу. — Нас снова обскакали, и здесь нам больше делать нечего. Черт, удар нанесен рукой мастера. Ясно, за тобой следили и знали, что ты уехал… Однако пора им доказать, что мы не дадим безнаказанно смеяться над нами! У нас есть портрет, где мертвец наш выглядит как живой.

Николя дал двойной экю сторожу, и то с благословениями проводил их до фиакра. Что означали все эти события? Какая могущественная сила дергала за веревочки интриги, начатой с неизвестно какими целями? Кто организатор преступления и как его разоблачить? Он чувствовал, как опасности множились с неотвратимой силой, но не понимал, как им надобно противостоять.

— Разум подсказывает: не следует хотеть там, где мы ничего не можем. Если одни двери закрыты, ищи другие, открытые.

— Вот и вы прониклись философствованиями а-ля Ноблекур, — уныло усмехнулся Николя. — Что ж, раз нам не удалось вернуть наш труп, воспользуемся хотя бы тем, что мы находимся в квартале, где проживает некий господин Родоле, к которому меня некогда направлял Секвиль.

— Секретарь посольской службы сопровождения?

— Он самый. Родоле, общественный писарь и каллиграф, может помочь расшифровать записку, найденную в камере нашего узника из Фор-Левека.

— Ты уверен, что этот Родоле согласится нам помочь?

— Не уверен, но попробовать стоит.

Экипаж въехал в узкую и тихую улочку Шипионе. Там, среди всевозможных ограждений, защищавших стены и входные двери от губительного столкновения с колесами экипажей, рискнувших въехать в эту улицу, скопились кучи нападавшего снега.

— Чувствуешь здоровый запах свежего хлеба? Можно подумать, что мы подъезжаем к дому Ноблекура!

— Это значит, — ответил Бурдо, довольный, что может сообщить своему начальнику, справедливо считавшемуся знатоком Парижа, что-то новое, — что мы подъезжаем к дому Шипионе[31], где сейчас расположена пекарня: в ней выпекают хлеб для всех больничных приютов города.

Маленький домик общественного писаря Николя узнал сразу; вплотную к домику примыкала типография. Стоило им войти, как горло им обожгло едкими запахами чернил и лака. Толстяк в сером колпаке и в хламиде без рукавов, заправленной в черные штаны до колен, показался комиссару вынырнувшим из прошлого, такого близкого и такого далекого одновременно. С их первой встречи прошло три года. Родоле смерил визитеров оценивающим взором.

— Сударь, — начал Николя, — полагаю, вы меня помните? Я друг господина де Секвиля.

— Да, господин маркиз. В начале 74-го вы просили у меня совета относительно одного письма и одного поддельного завещания. Я все помню как сейчас.

Когда писарь назвал его титул, Николя удивился, ибо точно помнил, что в свое время представился ему как комиссар Ле Флок. Но когда речь шла о Родоле, похоже, ничему не следовало удивляться.

— Я вынужден еще раз прибегнуть к вашим познаниям, сударь.

— А этот господин? — произнес Родоле, бросив нелюбезный взор в сторону Бурдо.

— Инспектор, мой помощник и мое второе «я».

— Как чувствует себя господин де Сартин?

— Позавчера он принимал меня у себя в Версале. В эти трудные и грозные времена он полностью поглощен делами флота.

— Времена зависят от людей, они делают их справедливыми или несправедливыми. Посмотрим, что у вас на этот раз?

Николя протянул ему тоненькую полоску бумаги.

— Похоже, это зашифрованное послание. Входят ли такие послания в вашу компетенцию, можете ли вы разобраться в шифре?

Родоле засмеялся.

— Вы льстите мне. Мы всего лишь струнные инструменты в руках природы, играющей на них; но когда она касается струны нашего самолюбия, не стоит доверять ее песням. Давайте сюда ваш шифр.