Застегнув молнию на тонкой трикотажной кофте, я осторожно на цыпочках подошла к двери, наличие толстого ковра на полу надежно скрывало мои любые, даже самые уверенные шаги. На какое-то время я приняла решение затаиться, но стук не повторился. Я выждала минут пять и тихо приоткрыла дверь. Страх, сковавший Птичкину, был очевиден. Ее зубы отбивали заметную дробь, словно она продрогла зимой на холодном ветру. Лампа плясала в дрожащих пальцах. Я осторожно высунула голову на улицу, но, к своему удивлению, никого возле входа в наше бунгало не обнаружила. Но я не планировала выходить наружу, считая это опасным. Нарочито небрежным голосом я спросила:

– Кто там?

Но ответом мне была тишина, нарушаемая лишь легким шорохом дрожащих на ветерке листочков, а также традиционным для юга ночным треском цикад. Совершенно случайно я обратила внимание на наружную часть нашей двери, на которой при очередном легком порыве ветра мелькнул белый клочок бумаги, который был закреплен под нижней частью таблички с номером нашего бунгало. Пальцы мои трепетали от нетерпения, когда я потянулась за этой неизвестно кем оставленной запиской. Но раскрывать листок я не спешила, подозревая, что мне совсем не понравится то, что я в нем прочитаю. Собравшись с силами, я решительно развернула записку и увидела одну-единственную надпись: «Брось все и вернись домой!» Буквы были русские, почерк какой-то неуверенный, но анализировать все это в этот момент мне было сложно. Так как у Птичкиной случилась истерика, едва она через мое плечо прочла эту строку.

Она испугалась, причем страх ее был абсолютно животным, словно она почувствовала угрозу, которая исходила от автора написанного. Я затолкала ее обратно в коридор, затем инстинктивно оглянулась по сторонам и вдруг со стороны кустов, скрывающих одну из дорожек, ведущих как от нашего бунгало, так и к нему, заметила, что шевеление веток происходит более интенсивно, чем от порывов легкого ветерка. Первым моим порывом было кинуться туда, но я не могла оставить Варю одну, поэтому я с сожалением быстро вернулась обратно за дверь нашего бунгало и почти уже захлопнула ее, когда чья-то рука, точнее, видимые мне ее пальцы не позволили это сделать.

– Варя, Женя, подождите минуточку, – Сашиным голосом попросили со стороны улицы.

«Неужели опять он, – почти выдохнула я свои мысли, – в такие совпадения я не верю, чтобы второй раз за вечер он оказался рядом в момент, когда нам угрожают».

– Что тебе нужно? – вслух спросила я, не ослабевая нажатия на дверь, желая захлопнуть ее.

– Открой, пожалуйста, я не сделаю вам ничего плохого, – с максимальной искренностью в голосе взмолился он, но на меня его уговоры не действовали.

– Оставь нас! – опередила меня Варя. Она, очевидно, ожидала, что ее голос прозвучит не так сипло, но от волнения из ее горла вырвался хрип.

– Да что с тобой такое? – Саша был гениальным актером, я почти поверила в его неподдельное недоумение. – Почему ты так сурова ко мне, что происходит? – Он оставил попытки ворваться в наш номер, так как моих сил вполне хватило, чтобы сдерживать его натиск. Поняв тщетность попыток, мужчина ослабил хватку и просто проговорил все это в щель, которую я быстро устранила, захлопнув дверь.

– Не подходи ко мне больше, я все поняла, – выкрикнула Варя, чему, наверное, сама удивилась, ведь едва она оказалась в относительной безопасности за закрытой дверью, как голос вернулся. – Нам не о чем говорить, мы сделаем так, как ты хочешь, – она зачем-то потрясла запиской перед дверью, – а теперь оставь нас, я устала бояться! – И она разразилась рыданием. Саша, видимо, понял всю тщетность своих усилий, или информация о нашей грядущей покорности удовлетворила его, и он тихо промолвил:

– Я ничего не понимаю, но, надеюсь, что ты еще поменяешь свое мнение обо мне. – Я не догадалась, к чему он клонит, но сил спросить не было.

Какое-то время я ждала продолжения его туманной фразы, при этом успокаивала горько плачущую Варвару. Затем выглянула в окно и поняла, что уже и ответ получать не от кого, неудачливый кавалер Птичкиной пропал из-под стен бунгало. Никаких свидетельств, пожалуй, кроме письма, зажатого в руке моей соседки, о недавнем пребывании Александра под нашей дверью не осталось.

Точно сказать, что оплакивала Варя в тот момент, не могу, но жалко ее было нестерпимо.

Однако времени предаваться унынию было мало, скорее даже его не имелось совсем. Я буквально затребовала от Вари, чтобы она успокоилась, умылась и собралась. Я обула мягкие летние сандалии, взяла свой сотовый телефон, памятуя об обещании, данном Максиму, быть все время на связи, и, несколько раз глубоко вздохнув, отправилась на встречу с Турханом, надеясь, что после нее многие неизвестные звенья в цепи расследования займут правильные места. Птичкина понуро брела за мной, покорно держась за мою руку. Мысли ее витали где-то далеко. Она то и дело спотыкалась. Но я не имела права ее упрекать, ведь ее мечты и личные надежды рассыпались как карточный домик на ветру. И я отчасти считала себя в этом виноватой, ведь именно мои старания привели к тому, что Саша стал тесно общаться с Варей.

Богатая развлечениями жизнь отеля проистекала совершенно в другой стороне. В том месте, где была беседка, царствовала безмятежная ночь. Мы тихо подошли к домику, я осторожно заглянула внутрь и, с грустью отметив отсутствие аниматора, заняла одну из деревянных лавок, Варя расположилась рядом. Мне стало не по себе. Я решила, что мы подождем ровно двадцать минут и вернемся в номер. Героических поступков на сегодня было достаточно. Минут через пять я уловила звук шагов, выглянув в дверной проем, я увидела в свете фонаря мужской силуэт, очень напоминающий фигуру Турхана, но лицо было скрыто козырьком кепки, поэтому, не будучи до конца уверенной, что в нашу сторону направляется именно тот, кого мы поджидаем, я подобралась по-боевому. Вскоре мужчина поднял голову и махнул мне рукой. Я с облегчением выдохнула, удостоверившись, что это Турхан. Первую минуту мы оба молчали, я не знала, с чего начать, он, судя по всему, тоже занял выжидательную позицию.

– Ты не одна?! – присутствие Вари он заметил не сразу.

– Да, это моя подруга. Я не могу оставить ее одну.

– Ладно, – Турхан милостиво согласился после того, как, не стесняясь, посветил Птичкиной фонариком в лицо и заметил слезы на ее щеках.

– Думаю, то, что я скажу, очень тебя расстроит, – решилась я. – Но выхода другого нет. Кате кто-то подсыпал препарат – нитроглицерин, вызвавший сердечный приступ, ставший причиной потери ее контроля над водным мотоциклом, – на одном дыхании сказала я.

– Так ее убили?! – Турхан закачался и тяжело опустился на деревянную лавку. Он закрыл лицо руками, его плечи затряслись, он что-то тихо заговорил по-турецки. Я не знала, что делать, просто сидела рядом.

– Но кто? – Турхан поднял на меня красные от слез глаза.

– Этого я не знаю, – я развела руками, – но перед поездкой на скутере я видела Катю в баре, – я остановилась, не зная, стоит ли продолжать, ведь у меня есть только предположения, а Турхан убит горем и может, горя желанием мести, совершить страшные вещи.