Мы опять оказались в темноте. Я полежала еще какое-то время, гоняя в голове свои невеселые мысли, но как ни крути, а на данный момент помочь нам я была бессильна. Я повернулась, чтобы взбодрить Варю, наткнулась на миску и наклонилась к ней, чтобы понять, что в ней. Едва моя щека коснулась холодного алюминиевого бока, как я старательно втянула носом воздух, пытаясь по запаху выяснить, чем порадовал нас наш тюремщик. Но никакого аромата я не почувствовала. Я села на колени, потом наклонила максимально низко голову и языком, как собака, попробовала содержимое. Обыкновенная вода, вкус которой мне показался слаще и лучше, чем самый изысканный нектар. В тот момент, когда мой язык, словно губка, впитал первые несколько капель, жажда затмила доводы рассудка, и, идя у нее на поводу, я почти опустила лицо в миску и, громко хлюпая, большими, жадными глотками стала пить. Но увлекаться не стоило. Я аккуратно локтем подвинула миску в ту сторону, где, как я запомнила, находилась Варя.

– Перекатись в мою сторону, попей! – позвала я, и второго приглашения не потребовалось. Через пару мгновений Варя уже жадно вычерпывала языком содержимое миски.

– Эта вода удивительная! – воскликнула она чуть более оживленным голосом. – Ничего вкуснее ее я в своей жизни не пила. Должно быть, причиной тому явилось мое долгое пребывание без сознания, а также жуткая жажда, почти сжигающая меня изнутри, утолить которую мне удалось только теперь, – затараторила она.

Но наше бодрствование оказалось недолгим. Угнетатель все не шел. Мы лежали в скрюченном состоянии на полу, очень страдая от неприятных ощущений в затекших и перетянутых веревкой ногах и руках.

– Я сейчас зареву в голос, – предупредила меня Варя, но приступить к этому занятию не успела. Дверь в темницу распахнулась во второй раз. На этот раз я не ждала ничего хорошего от нашего тюремщика, но я не хотела вызвать его гнев, поэтому просто отвернула лицо в сторону, чтобы больше не встречаться с его холодным взглядом. Варю я предупредила заранее, что не стоит вызывать его эмоции, поэтому она последовала моему примеру.

Мужчина что-то произнес, мое ослабленное обстоятельствами сознание все же смогло отнести его речь к турецкому языку. Поэтому я даже не стала напрягаться, чтобы понять, о чем была фраза. В следующий момент, видимо, не дождавшись нашего ответа, он неожиданно наклонился и, грубо схватив Варю под мышки, привел ее тело в сидячее положение. Моя подопечная – не железная леди и, увы, не обладатель черного пояса по карате, воля ее тоже совсем не закалена, в отличие от моей. Поэтому она тоненько запищала: «Ааа!» – и больше вымолвить ничего не смогла. В это мгновение в руках нашего стража блеснуло что-то очень напоминающее лезвие ножа. Я не могла допустить, чтобы он пустил его в дело. Во мне проснулась просто звериная ярость. Я настолько резко рванула в его сторону, что мне удалось разорвать удерживающие щиколотки веревки. В следующее мгновение я выбила ногой нож из его руки.

Он был просто обескуражен моей выходкой. Я ожидала, что он немедленно накинется на меня с намерением наказать кулаками или тем самым утраченным ножом за самоуправство. Но он лишь выругался на своем родном наречии, размахнулся, влепил мне пощечину, от которой я немедленно почувствовала вкус крови на губах. После чего поднял нож и опять направился в сторону Варвары, которая к этому моменту пребывала в полуобморочном состоянии. Я не могла допустить, чтобы турок закончил начатое дело. Поэтому я в прыжке поднялась на ноги, мужчина переключил все внимание на меня. Зажав нож в правой руке, он направился в мою сторону. Варя была в ужасе, наблюдая эту картину. Слезы покатились у нее по щекам, в следующее мгновение она упала из сидячего положения на пол, едва успев произнести короткое, какое-то удивленное: «О!»

Я не могла заняться ею в данную минуту. Турок ухватил меня руками за волосы, я, игнорируя боль, попыталась ударить его ногой по колену, очень жалея, что руки мои до сих пор связаны. Он увернулся, еще сильнее рванул мою роскошную каштановую гриву вниз, отчего я была вынуждена выгнуться, выставив перевязанные запястья в сторону. В следующее мгновение мужчина занес руку с ножом над моей головой, полоснул воздух стальным лезвием и рассек веревки, связывающие мои руки. Не дав мне опомниться, он вылетел прочь из комнаты, сразу же заперев дверь снаружи.

Сознание возвращалось к Птичкиной медленно.

– Неужели он не убил меня, а ранил, а потом меня спасли и сейчас я в больнице? – спросила она, пытаясь сфокусировать зрение на моем лице.

Такой поворот событий показался мне счастьем, но я была вынуждена ее расстроить. Мы продолжали находиться в темнице. Наш надсмотрщик отчего-то облегчил наши страдания, разрезав веревки на руках. Но на этом его добрые дела закончились… Хотя стоит отметить еще тот факт, что он оставил нам свет. Тем временем Варя осознала, что может двигаться, и очень обрадовалась. Я не стала ей говорить, что мне пришлось перегрызать путы зубами, так как после неожиданной схватки со мной турок бежал, прихватив нож.

Варя осторожно села, обвела взглядом нашу маленькую комнатушку, которая, наверное, изначально предназначалась для хранения всякой хозяйственной утвари, а не для содержания пленных. Я уже успела подробно изучить обстановку. Большое количество деревянных стеллажей, которые практически подпирали нас со всех сторон, кроме дверного проема, наводили на эту мысль. Сейчас полки были абсолютно пусты, но на одной стояла тарелка с какой-то едой. Ее, видимо, принес турок во время прошлого вторжения. В другие дни мы вряд ли бы так обрадовалась простой фасоли с большой печеной лепешкой, но сегодня мы набросились на этот более чем скромный обед с аппетитом беглых каторжников. За считаные секунды расправились с содержимым тарелки, сразу почувствовав заметное облегчение и даже какую-то эйфорию, которая растекалась по всему телу. Лепешку я отложила, несмотря на протесты Варвары. Хотя ее свежий вид очень манил, но я не знала, когда в следующий раз нам светит счастье в виде еды, поэтому решила начать заготавливать запасы.

Когда с обедом было покончено и минутное спокойствие, вызванное трапезой, покинуло меня, я опять предалась размышлениям. В голове отчего-то начали всплывать картины из когда-то увиденных фильмов, в которых главные герои в моей ситуации вели себя совершенно по-другому. Большей части из них почти всегда удавалось выбраться, расправиться со своим мучителем, а то и не с одним. Как ни старалась, но я не смогла припомнить кого-нибудь, кто бы в такую отчаянную минуту думал о еде или ел предложенное врагом. Мое нападение на нашего соглядатая должно было как минимум насторожить его. Я подозревала, что теперь в нашу комнату он лишний раз и носа не сунет. А для побега, необходимость которого была очевидна, нужно было вырваться из этой ужасной темницы. Поэтому я прекрасно осознавала, что силы понадобятся, и совершенно не испытывала никаких эмоций по поводу приема пищи. Птичкина же придерживалась иных взглядов:

– Ах! Как мне стыдно! Я ела практически из рук врага! Впредь я решила, что больше не проглочу ни крошки, и вообще, попробую выдвинуть ультиматум посредством голодовки! – Она решительно стукнула своим маленьким кулачком по полу. – Раз он нас до сих пор не убил, значит, мы ему для чего-то нужны. Этим надо воспользоваться! Сейчас я его проверю! – Она распалялась все больше и, прежде чем я успела ее остановить, завопила: – Эй ты, чудище, я хочу в туалет! – Но «Эй ты» совсем не отзывался. – Ой, но что же делать? Я и правда хочу… – пропищала она со страданием на лице. По тому, как она елозила и сжимала губы, я поняла, что ситуация становится критической. Я оглядела нашу темницу, наивно пытаясь рассмотреть в одной из стен проход в дамскую комнату, который мог быть как-нибудь замаскирован, например, как вход в театр в сказке про Буратино плакатом с очагом. Но заветной двери обнаружено не было. Я повернулась спиной к стене и стала бить пяткой. Наконец, наше совместное грозное выступление было услышано, и в замке послышался скрежет ключа. Я отступила на шаг, развернулась и нос к носу столкнулась с нашим мучителем. Он что-то спросил, это я поняла по интонации.