— Я скажу. Это был нормальный внешне мужчина, ничего особенно притягательного, но и ничего отталкивающего. Если говорить только о внешности. Но с первых минут общения возникало чувство тесноты и духоты. Слишком много было его навязчивости, восторженных звуков, гипертрофированных жестов. Да, в этом была и его воспаленная чувственность, какая-то сексуальная неудовлетворенность. Не потому, что ему не хватало женщины — опыт как раз чувствовался, — а именно потому, что на его призыв не могло быть искреннего ответа. Так мне кажется. Пастухова нельзя было хотеть. Ему можно было только отдаваться по особым причинам. Я бы, наверное, не смогла даже ради сохранения жизни. Но вот от сотрудничества не отвертелась. Ужасно не хотела, но возникло такое чувство, будто на шею подвесили камень, который я сама снять не могу. И что удивительно: я работала у него, как никогда. Никогда я не раскрывала свои собственные чувства так прямолинейно перед незнакомыми людьми, для неизвестной мне аудитории.

— Как ты это объясняешь?

— Что-то в нем было… Ты знаешь, я только сейчас подумала о том, что в нем было что-то серьезное, почти опасное. Какая-то неотвратимость.

— Могла ли его убить женщина?

— Думаю, могла. За навязчивость, за унижение, за большую подлость, за мерзкое сексуальное извращение, которого не могло не быть.

— А сними этот меч. Он почти такой же, как орудие убийства. Прикинь на вес. Ты могла бы без подготовки нанести им удар?

Я сжала в ладони холодную рукоятку с колючими драгоценными камнями. Провела по воздуху клинком. Да, это красивое убийство. Оно бы пошло женщине.

— Все в порядке, Сережа. Запросто. Мы продвинулись в своем поиске?

— Несомненно, — ответил Сергей. — Ищем и женский след. Женщины или того, кто убил за женщину.

Я все же нарушила свое решение — ничего не знать о следствии до результата. Раз такое дело, и нет у них там порядка, возможностей и пророков на ниве казенного, ограниченного в правах и догадках сыска, нам с Сережей требуется следующее для того, чтобы отпустить на волю воображение, направив его в нужном направлении. Вычесть из общей картины то, что уже под лучом следствия. Эти ниточки Земцова, по определению Сергея, можно или учесть, или отбросить как формальный хлам.

— Я вам доверяю, Вячеслав Михайлович, — сказала я Земцову. — Просто хотелось бы быть полезной. Понимаете, речь все же не о том, что у меня могут украсть шубу. Дело в жизни и смерти. Поставьте себя на мое место: нелогично ждать, чтобы кто-то позаботился о тебе и твоем близком человеке лучше, чем ты. И потом: у вас много дел, у меня жизнь одна. И я знала Илью Пастухова довольно близко. У меня могут возникнуть важные детали или хотя бы догадки, которых нет у заявленных свидетелей по делу.

— Вы как будто оправдываетесь, Виктория, — улыбнулся он. — Я давно хотел вас попросить подумать обо всем более подробно и пристрастно, что ли. Меня смущает мгновенная реакция на интервью Кирилла. Слишком оперативно для человека или людей, которые это случайно услышали. Такое впечатление, что именно за Кириллом присматривали с целью узнать, что ему известно и собирается ли он это озвучить. И он, видимо, озвучил или намекнул, но со стороны сдается, что прозвучали общие слова.

— Значит, вы согласны. Тогда пойдите мне вот в чем навстречу. У меня дикое отторжение вызывают официальные бумаги. Не смогу читать ваши протоколы и отчеты. Назовите мне, пожалуйста, просто и коротко имена тех, кто пользовался криминальными услугами Пастухова, и суть преступления. Вдруг если не мне, но Кириллу это о чем-то скажет. Он до вас доедет не скоро.

— Договорились. Из обильных контактов Пастухова я вычислил как приоритетные для следствия дела с его лжесвидетельством. Все остальное, как говорится, быльем поросло. Правду уже не проверить, даже если бы он стал ее говорить, и она ничего бы уже не изменила. А ложные свидетельства в нескольких случаях можно еще опровергнуть, никогда не поздно отозвать, — и это повлекло бы и пересмотры, и крах чьих-то судеб. Имя первое. Андрей Голубь. Дело совсем свежее. Бизнесмен открыл сеть хосписов для стариков-инвалидов Москвы и Подмосковья. Застолбил идею, получил поддержку спонсоров и благотворительных фондов, арендовал несколько одно- и двухэтажных домов в разных местах Подмосковья. Впрочем, как выяснилось, он их арендовал у самого себя. Эти дома были им куплены на подставное лицо. К слову, это не простой бизнесмен. Из разряда «все включено»: и депутат, и руководитель общественно-политического движения, и один из ведущих поставщиков в страну медоборудования и лекарств. Под свою идею он получил приличный кусок государственного финансирования. Подробности опущу. Их на несколько томов. Гром грянул после случайной съемки в одном из этих «хосписов». Это ад. Истощенные скелеты ползают в грязи, кормят их из грязных мисок не каждый день — объедками из ближайшей столовой, скорее всего, уже с помойки. Они спят без постелей — на подстилках поверх металлических сеток кроватей. Скандал не замяли. Пришлось проверять все «хосписы». Картина одна. Денег на все предприятие уже ушло немерено. Голубя отпустили под домашний арест. А на суде был разыгран такой сценарий. Его адвокаты представили документы о том, что с момента открытия своих оздоровительных учреждений он сам сделал лишь следующее: поставил подпись под договором с каждым клиентом, по которому тот передает ему свою пенсионную карточку, а Голубь обязуется — и большой список удовольствий, до самой смерти старика. И похоронить с почестями. А дальше у него не было свободной минуты. По документам он и в стране появлялся на пару дней. А все остальное время — напряженные переговоры с зарубежными партнерами. Всякие симпозиумы, советы, участие в выставках… И вот что показал главный свидетель Илья Пастухов. Всеми делами заправляла комендант Петракова, которой Голубь безгранично доверял. Она и сделала вход для проверок и посторонних лиц закрытым, наняла охрану. Объяснила карантином из-за эпидемии дизентерии. Пастухов с ней контактировал по поводу благотворительной помощи. Называл конкретные суммы, показал, что она предпочитала получать наличными. Что он и делал — передавал деньги прямо ей в руки. И тут, в аккурат перед процессом, у нее чуть ли не на антресолях находят огромную сумму. Огромную для антресолей. На самом деле это капля по сравнению с тем, что получили авторы проекта. Короче, Петракова получила пятнадцать лет. На нее повесили абсолютно все. Голубь оправдан. Он еще произнес пламенную речь, пообещал сделать все для спасения угасающей жизни стариков-жертв. Мой вывод: эту темную тетку подставили, она даже не врубилась до конца, в чем ее обвиняют. И по всему Пастухов и Голубь — подельники.

— Подонки, — только и смогла проговорить я.

— Это само собой. Имя второе. Семен Агеев. Тоже бизнесмен, плюс агрессивный мерзавец-извращенец. Торговал орудиями пыток и истязаний, в частности «экологически чистыми розгами» в рамках поддержки семьи. Организовывал платные, очень дорогие, кстати, школы «семейного воспитания» с показательными сеансами наказания. После смерти забитого там подростка был арестован. На суде выступил его главный спонсор Илья Пастухов. Рассказал душераздирающую историю, как он решил поддержать светлую и добрую идею спасения российской семьи от всеобщего ужаса и тлена. Как на его глазах добрейший и умнейший человек Агеев, который перестал спать и все время рыдал от усталости, начал сходить с ума. Как он пытался его лечить, но тот не мог оставить без своего присмотра несчастные семьи. Короче, они продвинули свою особую психиатрическую экспертизу. Откровенному садисту-убийце подарили диагноз «шизофрения». Полечили в закрытой клинике от силы месяц и выпустили здоровым. Он и сейчас преуспевает на чем-то подобном. Уже с привлечением попов. Мой вывод: и в этом случае Пастухов был в доле.