Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Авина, любимая, – вздохнул он. – Ты ведь знаешь, что мама любит тебя?
Он так это сказал.
Как будто пытался убедить меня в том, что Санта настоящий, хотя в свои семь лет я знала, что это не так. Какой-то идиот по имени Чад был более чем счастлив развеять мои иллюзии на перемене.
Он был прав в печальном, разочаровывающем смысле. Мама и правда любила меня… но так, как любила бы поддельную картину Пикассо, которую она купила на распродаже и повесила на стену.
Сначала она была очень взволнована.
Пока не смогла позволить себе купить настоящую. Но так и не нашла времени снять первую картину.
Теперь она просто была… там.
Собирая пыль.
– Ты ей расскажешь? – я перешла к сути. – Что это был не несчастный случай?
Папа втянул в себя воздух.
– Я должен. Это не то, каким человеком я хочу тебя видеть, Авина. Ты никогда не будешь счастлива, никогда не обретешь покой, храня в сердце столько обиды, – он постучал пальцем по левой стороне моей груди, где однажды появится полость, заполненная черной слизью, если я не буду осторожна. – Но нет, я не скажу ей.
Я ошеломленно уставилась на него.
– Почему?
– Потому что твоя вина лишь в том, что ты пытаешься напомнить своей маме, что у нее две дочери. И я никогда не смогу винить тебя за это, Лав.
Я не стала просить его вдаваться в подробности, но этот простой комментарий возродил проблеск надежды, которому я почти дала умереть.
Он был на моей стороне.
Все еще.
– Но ты должна извиниться перед своей сестрой. Ты сделаешь это для меня? – он выгнул бровь.
– Да, папа, все что угодно. – Я резко замолкаю. – Но что насчет мамы?
– Я с ней разберусь.
На этой ноте я бросилась в объятия папы, стиснув его так сильно, что наверняка перекрыла ему дыхательные пути. Он не дрогнул, обхватил меня за плечи и прижал к своей груди так, как будто от этого зависела его жизнь.
Затем он позволил мне плакать, как мне показалось, целую вечность.
Все это время он гладил меня по спине, играл с моими волосами, пока мои щеки не высохли и я снова не была готова функционировать как человеческое существо. Мы с папой договорились выйти из безопасности дерева через пять минут.
Вот тогда я испустила такой пронзительный крик, что соседский доберман зашелся в приступе лая.
– Что случилось, детка? – тут же спросил папа.
– Фу! – я кричала, указывая на червеобразную штуку, ползущую по вишневому дереву. – Убей ее, папа!
Последнее, чего я ожидала, как папин глубокий смех разрежет воздух. «Что смешного? – подумала я. – И почему папа опускается на одно колено?» Я чуть не задохнулась от ужаса, когда он стряхнул зеленого червяка со ствола дерева в свои сложенные ладони.
– Ты знаешь, что это такое? – папа медленно протянул руки в моем направлении, и я отпрянула, пятясь назад. – Все в порядке, милая, обещаю. Подойди взглянуть.
Судорожно вздохнув, я подчинилась, с предельным вниманием разглядывая мохнатое насекомое на ладони моего отца.
Я видела его раньше.
– Это гусеница, – вспомнила я.
– Да, конечно, но я не собираюсь ее обижать.
– Почему? Она такая… странная. И посмотри, как медленно ползет. – Я ломала голову в поисках объяснения, чем эта зеленая штука отличается от гигантских пауков и комаров, которых папа давил без долгих размышлений, когда мы были в походе.
– А что насчет бабочки, которую мы видели на прошлой неделе? – спросил папа. – Она была странной?
Я представила великолепную бело-желтую бабочку, которую видела, когда играла с папой в парке. От нее исходила такая теплая, золотистая аура. Возможно, это было просто отражение солнца на ее крыльях, но я все равно всю дорогу домой мечтала увидеть ее снова.
– Нет, – улыбнулась я, вспоминая. – Она была прекрасна. Словно сияющая звезда.
– Ты ошибаешься, – шокировал меня папа. – Вот эта малышка… – он подбородком указал на полосатое насекомое, – она настоящая звезда. Все заслуги принадлежат ей. Она та, кто прилагает все усилия. И да, она медленная. Да, ей может потребоваться время, чтобы добраться туда, где она должна быть, но она все равно продолжает идти. Чтобы однажды… тоже стать бабочкой.
Очарованная, я опустилась на колени в мокрую траву рядом с ним, впитывая каждую каплю знаний моего отца.
– Понимаешь, без этой странной фазы, без работы, борьбы не было бы победы. Без уродства не было бы красоты.
– Значит… единственный способ попасть туда… – я указала на голубое небо, где бабочки по всему миру расправляют свои крылья, затем на пушистую гусеницу, извивающуюся в руках моего папы, – это начать отсюда?
– Именно так, – папа удовлетворенно кивнул, прежде чем вручить мне неожиданный подарок – саму гусеницу. Сначала он разжал мой стиснутый кулак, а затем переложил хрупкую малышку из своей ладони в мою.
Глядя на нее в тот момент, я больше не считала ее странной.
Или противной.
Она была бойцом.
И она здесь, чтобы напомнить нам, что бороться и падать – это нормально.
Потому что без этого… как бы вы смогли летать?
– Итак, скажи мне, Лав, – спросил папа, когда я уставилась на своего нового друга с глазами-бусинками. – Каким человеком ты хочешь стать в жизни? Бабочкой? – Он помедлил. – Или гусеницей?
Сейчас
За два года работы в школе Истона я поняла три вещи. Первое: если ты библиотекарь, люди автоматически будут считать тебя книжным червем. С этим ничего нельзя поделать. В их глазах вы дышите, живете и питаетесь книгами. Второе: работа не требует такого количества «шиканий», как думает общество. И третье: когда твоя сварливая шестидесятилетняя коллега выглядит так, будто кто-то помочился ей в кофе, тебя ждет долгая ночь.
Я знала, что Люсиль в плохом настроении, с того момента, как переступила порог библиотеки двадцать минут назад. У нее такие безумные глаза – такие бывают у нее, когда кто-то ее злит.
Я ставлю на спортсменов.
Ничто так не выводит старую добрую Люси из себя, как «панки» из Истона. Я не могу сказать, что они сделали, чтобы заслужить такой гнев, но точно знаю, что каждый раз, когда она сталкивается с одним из них, я становлюсь ее эмоциональной грушей для битья до конца недели.
Обычно я могу это вынести, но сейчас я не в настроении слушать ее монолог «ну и дети в наши дни».
Особенно после сообщения, которое я только что получила.
Мой телефон пикнул от сообщения Зака, как раз когда я выходила с шестого урока.
Зак
Страница