нужно было с кем-то пойти. Знаешь, раз уж у нее нет парня.

Ксавье усмехается.

– Поверь мне, это ненадолго.

– Что ты имеешь в виду?

– Я видел, как Финн затащил ее в кладовку.

И тут меня осеняет. Так вот куда она исчезла. Это также объясняет, почему она не ответила на миллион моих сообщения.

– Как думаешь, чем они занимаются? – Я понимаю, насколько глупо звучит этот вопрос, едва он срывается с моих губ.

– Наверное, просто разговаривают, – отвечает Ксавье.

Мы переглядываемся.

И оба начинаем смеяться.

– Точно, – я усмехаюсь.

Мое лучшее предположение – сейчас у них скандальный секс в шкафу, пока мы болтаем. Может, Финн наконец-то смог убедить ее, что не изменял? Она не могла игнорировать мои сообщения. Если только она не была… занята.

Наш смех стихает одновременно, и мы встречаемся взглядами, одинаково запыхавшиеся и измученные. Сейчас без пятнадцати три утра.

Он не отводит взгляд.

Я тоже.

– По крайней мере, хоть кому-то сейчас весело, – хихикаю я.

– Эй, – он ударяется своим коленом о мое, и я дрожу, как неопытная девственница, которую никогда в жизни не трогал мужчина. – Я не… не веселюсь.

Не красней.

Не красней.

– Ты краснеешь? – спрашивает он.

Черт возьми.

– Нет, – говорю я немного более воинственно, чем собиралась. – И ты не должен притворяться, будто тебе на самом деле весело. Я не дура.

– Притворяться и не нужно, – уверяет он меня.

– Оу. Комплименты из жалости. Мои любимые.

Он смеется.

– Это правда. Ты не худшая компания из всех, что у меня были, Харпер. Может быть, самая строгая, но не худшая.

– Спасибо… – я слегка улыбаюсь. – Наверное?

Мы снова молчим несколько минут, и я вижу, прокручивая ленту новостей в социальных сетях, что он то и дело проверяет экран своего телефона.

Он определенно ждет сообщения.

Но от кого?

Бри?

Лейси?

Или это могла быть…

Лав?

– Должна предупредить: если ты проверишь свой телефон еще раз, он может сломаться, – поддразниваю я его, и он одаривает меня очаровательной виноватой улыбкой. Я говорю о той, которая может расплавить сталь и вылечить разбитое сердце.

– Так очевидно, да?

– Немного.

Его ухмылка превращается в полноценную улыбку.

– Попался.

– Кто эта девушка?

– Просто друг.

Друг. Я не тупая. Мне прекрасно известно, что означает слово «друг» в лексиконе спортсмена.

– Дай угадаю – Бри? – я пытаюсь скрыть разочарование в своем голосе таким неестественным хихиканьем, что у меня по коже бегут мурашки. – Вы двое снова вместе?

– Нет, конечно, – он морщится.

Я не могу стереть улыбку со своего лица.

Ви, серьезно, ты как открытая книга.

– Тогда кто? Я ее знаю?

Он фыркает.

– Немного иронично говорить о девушках с тобой, тебе не кажется?

Я не уверена, то ли это просто мой лишенный сна мозг постепенно отключается, то ли я что-то упускаю, но, кажется, я не могу расшифровать намеки, сквозящие в его словах.

– В смысле иронично?

– Да ладно, Ви, – он выгибает бровь, бросая на меня недоверчивый взгляд. – Ты знаешь.

– Знаю что? – переспрашиваю я.

– Ты собираешься заставить меня сказать это? Правда? Не круто, Харпер, – он откидывает голову назад, на его губах появляется сексуальная ленивая ухмылка, и одного этого вида достаточно, чтобы растопить мои внутренности.

– Я слишком устала для этого дерьма. Просто скажи мне уже.

– Ты мне нравилась, Ви.

Я перестаю дышать.

– В детстве я был влюблен в тебя по уши.

Я ожидала всего.

Всего, кроме этого.

– Очень смешно, – я позволила шутке проскочить мимо ушей.

– Я не шучу, – он смотрит мне прямо в глаза.

Черт возьми… он серьезно.

– В смысле? – кричу я.

– Я сказал то, что сказал.

– Но ты был таким злым!

Я ломаю голову, выискивая хоть одно воспоминание, хоть один момент, когда Ксавье казался, пусть и отдаленно, заинтересованным во мне. Ну, он действительно поцеловал меня в тот день в парке, но я всегда думала, что это была лишь отчаянная попытка удержать меня, чтобы я не сдала его.

– И ты удивляешься почему? Я был маленьким дерьмом для всех.

– Да, но со мной ты был еще большим дерьмом!

Он поднимает руки вверх, сдаваясь.

– В свою защиту скажу, что я понятия не имел, как вести себя с девушками, а единственное, что тогда говорили друг другу мои родители, – это всякие обидные вещи. Наверное, я думал… что это так и работает или типа того.

Вот оно.

Корень токсичного менталитета «вы жестоки к людям, которые вам нравятся».

Дети должны где-то этому научиться.

– Я думал, ты знаешь, – он выглядит искренне потрясенным.

– Ты прав. Прости. Мне следовало догадаться, что ты бросаешь моих кукол в барбекю в знак привязанности.

– Извинения приняты, – он едва может произнести это короткое предложение без улыбки. Более чем очевидно, что он просто пытается вывести меня из себя.

И это работает.

– Да пошел ты, мне нравились эти куклы! – я бью его по плечу, и он смеется. Мы оба смеемся. Немного громче, чем допустимо, ведь мы заперты в школьной химической лаборатории в три часа ночи. Следующие десять минут мы обсуждаем безумные, граничащие с жестокостью выходки, через которые Финн и Ксавье заставили меня пройти тем летом.

– Это было хорошее лето, признай, – предается воспоминаниям он.

– Говори за себя, злыдень.

Его улыбка ничуть не дрогнула.

Наступает тишина. Но это хорошая тишина. Такая, когда у тебя болит живот от слишком громкого смеха и тебе нужно немного передохнуть.

– Это все были твои идеи? Те розыгрыши?

– Ага, – бесстыдно говорит он.

– Значит, Финн не придумал ни одной?

– Нет, но он был более чем счастлив присоединиться.

– Боже, я ненавижу тебя, – говорю я между смешками.

Он медлит, подозрительно разглядывая меня.

– Могу я задать тебе вопрос?

Я киваю.

– Почему девушки говорят дерьмо, которого не имеют в виду?

– Почему ты так уверен, что мы не имеем этого в виду? – возражаю я.

– Бри все время твердила, что ненавидит меня, хотя это явно не так. Это то, что вы, девочки, делаете. Говорите «я ненавижу тебя» парням, к которым это не относится.

Черт возьми, дамы. Кто, мать вашу, посвятил его в наш секрет?

У нас был уговор.

– И что? – усмехаюсь я. – Я ненавижу тебя значит я люблю тебя, так, что ли?

– Именно так, да.

– Получается, согласно твоей теории, я только что сказала, что люблю тебя?

– Верно, – он кивает. – Видишь ли, с этого момента, когда бы ты ни сказала «я ненавижу тебя», это будет означать обратное. Не я устанавливаю правила, – заявляет он, ухмыляясь, как наглый мерзавец, которым он, собственно, и является, а я краснею, упираясь лбом в ледяную стену класса.