— Это к нам не относится, — запротестовал Солиман и спрыгнул наземь. — Сотрэ — ничтожная дыра на краю света, к югу от Гренобля.

— Надо же, ты так хорошо знаешь, что где находится! — изумилась Камилла.

— А словарь на что? — ответил Солиман, без видимых усилий снимая со стенки кузова подвешенный к ней тяжелый мопед.

— Покажи мне, где это, — попросила девушка.

— Здесь. — Солиман коснулся карты кончиком пальца. — Это к нам не относится, Камилла. Не будем же мы заниматься всеми убийствами в округе. Отсюда до того места добрых сто двадцать столбов.

— Может, и так. Только оно тоже на пути Массара, и у того мужика перерезано горло.

— Ну и что? Перерезать горло, задушить — самый лучший способ для убийцы, если у него нет пушки. Забудь ты про этого Серно, не распыляйся, нас интересуют только овцы. Он прошел через Тет-дю-Кавалье. Может, тамошние жители видели его машину.

Солиман несколько метров катил мопед, потом завел его.

— Заберете меня на выезде из поселка, — распорядился он. — Мне нужно сделать покупки: вода, масло, жратва. Поедим по дороге. «Предвидение, — произнес он, удаляясь, — способность видеть будущее. Соответствующее действие».

В половине второго Камилла остановила фургон у обочины департаментской трассы номер 900, на въезде в маленький поселок Ле-Плесс, расположенный у самого пастбища Тет-дю-Кавалье. В Ле-Плессе были старая, крытая железом церквушка, кафе и два десятка ветхих домишек из камней и досок, кое-где замененных бетонными блоками. Кафе существовало благодаря щедрости местных обитателей, а местные обитатели существовали благодаря тому, что у них было их чудесное кафе. Камилла надеялась, что они вполне могли заметить машину, если она останавливалась ночью у дороги.

Полуночник с надменным видом толкнул дверь кафе. Они оказались за пределами его территории, когда миновали перевал Ла-Бонет, и теперь можно было не церемониться. Прежде чем вступать в контакт с чужаками, следовало усвоить одно правило: их надо держать на расстоянии и не слишком им доверять. Старик кивком поприветствовал хозяина и внимательно оглядел темноватое помещение, где обедали шесть или семь человек. Он остановился в углу, рядом с пожилым мужчиной, таким же седым, как он сам, в кепке, сутулым, неподвижно уставившимся в стакан.

— Принеси-ка из машины винца, — попросил Полуночник Солимана, выразительно мотнув головой. — Мне этот тип знаком. Это Мишле, пастух из Сеньоля, он частенько гоняет стадо в окрестностях Тет-дю-Кавалье.

Полуночник с достоинством снял шляпу, взял Камиллу за руку — он впервые прикоснулся к ней за время их путешествия — и величественно прошествовал к столу пастуха.

— Пастух, потерявший свою овцу, — назидательно проговорил он, не выпуская руки Камиллы, — уже не тот человек, каким был прежде. И больше никогда им не будет. Он изменился, и с этим ничего не поделать. У него внутри поселяется злоба.

Полуночник уселся за стол сутулого пастуха и протянул ему руку.

— Ну что, пять, да? — сочувственно произнес он.

Мишле поднял на него пустой взгляд: в голубых глазах пастуха Камилла прочла неподдельное отчаяние. Он поднял левую руку, растопырив пятерню, словно чтобы подтвердить сказанное, и только чуть заметно шевельнул губами в ответ. Полуночник положил ему руку на плечо.

— Все — самки?

Пастух закивал, плотно сжал губы.

— Вот горе-то, — покачал головой Полуночник.

Тут вошел Солиман и поставил на стол бутылку вина. Полуночник молча взял стакан Мишле, недолго думая, выплеснул содержимое в открытое окно и откупорил бутылку белого.

— Сначала выпей, потом поговорим, — приказал он.

— А что, ты хочешь поговорить?

— Угу.

— На тебя непохоже.

— Точно. Непохоже. Выпей-ка.

— Это сен-викторское?

— Угу. Пей.

Пастух опрокинул один за другим два полных до краев стакана, и Полуночник налил ему третий.

— Теперь пей медленно. Соль, принеси и нам стаканы, — сказал он.

Мишле проследил за Солиманом неодобрительным взглядом. Он принадлежал к числу людей, так и не смирившихся с тем, что в Провансе, в их родном краю, среди их овец поселился чернокожий парень. Вот и доигрались, скоро их всех отсюда выживут. Но он был достаточно осторожен и в присутствии Полуночника предпочитал помалкивать: на пятьдесят километров в округе все знали, что любому, кто помянет Солимана недобрым словом, придется познакомиться с ножом Полуночника.

Полуночник разлил вино по стаканам и поставил бутылку.

— Ты что-нибудь видел? — спросил он Мишле.

— Ничего. Только сегодня утром, когда поднялся на пастбище, увидел, что они лежат на земле мертвые. Этот гад даже не собирался их жрать. Просто загрыз, и все. Ради развлечения. Да, Полуночник, эта тварь такая жестокая, даже страшно.

— Знаю, — отозвался Полуночник. — Это она Сюзанну того. Думаешь, это правда он? Можешь поклясться?

— Головой клянусь. Раны с мою руку, во какие, — сообщил пастух, задрав рукав и обнажив локоть.

— Когда ты вчера вернулся с пастбища?

— В десять часов.

— Ты кого-нибудь видел в деревне? Может, машину какую?

— Ты хочешь сказать, кого-нибудь чужого?

— Угу.

— Никого.

— А на дороге — тоже ничего?

— Ничего.

— А Массара ты знаешь?

— Чокнутого с горы Ванс?

— Угу.

— Иногда встречаю его, он ходит к мессе. В вашу церковь он не ходит. Он всегда участвует в крестном ходе в честь святого Иоанна.

— Святоша, значит?

Мишле отвернулся.

— Это вы у себя в Экаре ни в Бога, ни в черта не верите. А чего это ты под Массара копаешь?

— Он исчез пять дней назад.

— Разве он имеет к этому отношение?

Полуночник кивнул.

— Ты хочешь сказать — зверь?.. — растерянно пробормотал Мишле.

— Точно пока нельзя сказать. Мы ищем.

Мишле отпил глоток вина, присвистнул.

— Ты его здесь не видел? — спросил Полуночник.

— В последний раз — на мессе в прошлое воскресенье.

— А про крестный ход можешь рассказать? Массар на самом деле святоша?

Мишле недовольно сморщился:

— Святоша — не то слово. Суеверный он. Поклоны все бьет. Ну, мы-то с вами понимаем.

— Ничего мы не понимаем. Я знаю только, что люди говорят. Что мясо ему в голову ударило. Эта его чертова работа на скотобойне ему все нутро перевернула, вот он и ударился в религию.