– Разве это не опасно?

– Ну… – Поняв, что я так просто не отстану, Ольга наконец-то посвящает мне все свое внимание. – Нельзя же просто взять и запереть нас в доме. – С этим я могла бы поспорить. – Они останавливаются в «Эльсбет». Это бывший немецкий пансион, сейчас там хозяйничают Тимур и Амина, и горе тому шеффену, который посмеет к ним сунуться. Да и Эрих в случае чего защитит.

– Швырнет в противника пустую пивную банку?

Ольга хмыкает.

– Это тоже, но если ты не знаешь – он месмерист. Вот так посмотрит, а потом скажет… – Она не моргая глядит на меня широко раскрытыми голубыми глазами и с неповторимой интонацией магистра Йоды произносит: – «Оружие убери! Плохого не сделаю. Знать хочу, зачем ты здесь?»

Все это нисколько не вяжется с образом водителя микроавтобуса. Прямо сейчас он как раз вразвалочку подходит к ограде, неся перед собой пивной живот. Машет рукой перед массивной стойкой, увенчанной коваными дубовыми листьями, и не спеша возвращается за руль.

То, что происходит вслед за этим, выглядит сюрреалистично. Переплетенная на модерновый манер решетка словно вспыхивает без огня. Болотная дымка окутывает каждый прут и тянется к небу. Транспорт трогается с места, плавно разгоняется и…

Я не выдерживаю напряжения и вскакиваю ногами на софу. Полная пассажиров дьявольская колесница исчезает в зеленом тумане и сейчас уже наверняка толкается в пробке на Вагнера в направлении Ленинградки, чтобы встать на курс к побережью по А-192. Стоит ей только пройти сквозь ограду, спецэффекты будто отключаются невидимым оператором. Передо мной колышут листвой липы, за которыми виднеются крыши соседних многоэтажек. Я возвращаюсь на место. В опустевшей столовой снова витает призрак платформы 9 ¾.

– Слушай… – В голове теснится столько вопросов, что не так-то просто выбрать главный. – А где здесь можно помыться?

* * *

Спустя полчаса я сижу в Ольгиной спальне, расслабленная и почти счастливая, и даже странный наряд, выданный ею же – белая блузка с просторными рукавами, поверх которой пришлось надеть длинный изумрудный сарафан со шнуровкой на груди – не способен испортить мне настроение.

– Давно ты здесь? – Ее комната выглядит гораздо уютней моей. Правда, то, что я называю уютом, кому-то еще показалось бы хаосом – все эти фотографии в рамках, куклы-тильды, клетчатые скатерти и свисающие с люстры белоснежные ангелы напоминают витрину магазина «Красный куб», а я к нему неравнодушна. К тому же – невиданная роскошь! – здесь есть собственный крошечный санузел, тогда как простым смертным предлагается пользоваться общей ванной (на львиных лапах) и общим же унитазом (к счастью, без опоры в виде конечности царя зверей).

– С весны. А кажется, что намного дольше…

– Не скучно?

Ольга глядит на меня с недоумением и слегка пожимает плечами.

– А твои родители?

– Их убили. Не извиняйся, – добавляет она. – Ты же не знала. Макс – мой опекун. Я не уеду отсюда, даже когда он найдет и уничтожит Лист.

Бесков ищет Лист. Я цепляюсь за эту мысль, чтобы не вдумываться в то, что кроется за этим «Макс», сказанным с особенным придыханием.

– Ты, наверное, хорошо его знаешь?

– Не лучше, чем ты. Или Эрих с Эрной. Или любой другой из этого дома.

Я не перебиваю, напротив, – всем своим видом даю понять, что жду продолжения. Ольга вздыхает и опускает длинные черные ресницы. Заметно, что ей самой безумно хочется продолжить беседу, но она не уверена, со мной ли.

– Вчера я не слышала, как вы вернулись, – говорит она. – Вас не было всю ночь?

– М-м… – «Нас не было всю ночь, но тебе точно не хотелось бы оказаться на моем месте». – Мы искали Терранову. Безуспешно.

– Жаль. Одиночкам сейчас опасно ходить по улицам.

– Он справится. – На самом деле я так не думаю. – Значит, Бесков не слишком любит о себе рассказывать?

– Нет, не то, чтобы… Я знаю, что три года назад он переехал сюда из Германии.

«На машине времени». Разумеется, вслух звучит другое:

– Он неплохо говорит по-русски.

– Макс – рейстери.

Раз уж на то пошло, мы все здесь рейстери, но если какой-нибудь полиглот обратится ко мне на суахили, я, скорее всего, отвечу «сам дурак».

– А тебе не кажется странным, что он знает слишком много рейсте? Совсем как… шеффен?

Ольга бросает взгляд на изящные наручные часики и, покинув меня, садится перед зеркалом. Проводит щеткой по волосам и задумчиво вглядывается в собственное идеальное отражение.

– Даже если ты права…

Вздернув подбородок, она неотрывно смотрит в глаза самой себе. Прямо передо мной разворачивается битва ангела и беса за одну невинную душу. Финал пока неочевиден.

– А какой рейсте твой? Только не говори, что Чтение, – неуклюже шучу я, чтобы сменить неловкую тему, но, судя по Ольгиному презрительному смешку, попытка не удается.

– Огонь. Можешь себе представить? Самый ничтожный знак. Кому нужен огонь, когда все вокруг поголовно пользуются электроплитами? Разве что когда-нибудь я заблужусь в лесу и тогда без проблем разведу костер… Но мне бы этого не хотелось. Ладно, пора, – говорит она наконец, словно извиняясь. – Собрание перед началом учебного года. Макс настаивал, чтобы я пропустила сентябрь – он уговорил почти всех, только двое уехали домой из-за учебы, но я же и так дома…

Я провожаю ее на первый этаж, и мы выходим в сад. Там, где Ольга, должно быть, видит улицу Салтыкова-Щедрина, для меня клубится плотный туман. Ничего, кроме тумана. Надежда сломать систему совсем слаба, но я не могу не попытаться и, догнав исчезающую за воротами любительницу книг, перешагиваю на ту сторону почти одновременно с ней.

Подбираю с земли мелкий белый камушек и с размаху швыряю его в пустоту.

А у меня магазин. Куча чашек без Трампеля, хотя уже должны быть с Трампелем. Телефон не работает. Все вещи черт знает где. Даже зубной щетки нет. А я торчу тут в наряде немецкой пейзанки и…

Возвращаюсь в дом с мрачной решимостью бороться за свои права до последней капли крови. На моем пути стоит всего лишь одно препятствие – Бескова нигде нет.

Ни в столовой. Ни в библиотеке. Ни в кабинете. Ни в этой странной комнате со слоем пыли толщиной в палец на полу…

Сразу приходит в голову, что последним сюда заходил лично Рихард Кляйн почти век тому назад. А уборщица с тряпкой – и того раньше.

Книги… Я приподнимаю обложку верхней и громко чихаю. В воздух взлетают клочья пыли. Очень старый анатомический атлас в картинках. Натурализм не подкачал, и я не горю желанием листать дальше. А это, наверное… Чтобы разглядеть снимок, я протираю стекло подолом Ольгиного сарафана.

Они похожи как братья. Ну или, по крайней мере, близкие родственники. Светлые волосы одинаково зачесаны набок, на лицах – заносчивость юности. Сын пастора выше ростом и шире в плечах, сын сапожника субтилен и болезненно бледен. На мой взгляд, Вильгельм должен был пользоваться бо́льшим успехом у дам – в его глазах читается незаслуженная обида и множество претензий к мирозданию, которых оно, проклятое, не слышит. На фоне тонкого и интересного приятеля Рихард Кляйн того времени обладал идеальной фактурой для рекламного плаката с призывом… Скажем, чистить зубы зубным порошком. Или мазать волосы бриолином. Или записываться добровольцем в вермахт.