– Что за бар и как зовут брата?

– Звали, – поправляю я. – Марк Терранова, музыкант. А бар – забегаловка на Штурвальной. Название… Не помню. «Пр» какой-то.

Бесков прячет улыбку.

– Знакомое место.

Так мне даруется еще немного магии мягких рессор и возможность воображать себя звездой черно-белого кино до тех пор, пока вместо красной ковровой дорожки под ногами не оказывается асфальт Штурвальной улицы, а вместо отеля «Билтмор» – ярко освещенные окна пивнушки. Впрочем, немного взглядов посетителей с летней веранды мне все-таки перепадает, хотя львиная доля внимания достается Бескову, и он принимает его как должное – то есть, не замечает вовсе.

– Нет, оставь, – бросает он мальчику, который протягивает руку за ключами. – Мы скоро вернемся.

Здесь принято отгонять машины на стоянку?.. Заведение получает от меня дополнительную звезду. Свою единственную.

Между тем Бесков размашисто шагает к стеклянным дверям. Я стараюсь не отставать. Внутри нас встречает уже знакомый мне интерьер попсового закоса под рыцарскую трапезную. Чтобы не показаться навязчивой, я присаживаюсь на деревянную скамью возле самого выхода. Бесков по-хозяйски ныряет за барную стойку, обменивается рукопожатиями с барменом, недолго о чем-то с ним переговаривается и наконец возвращается ко мне с двумя запотевшими бокалами в руках.

– За счет забегаловки, – говорит он, но я еще не осознаю собственного промаха и продолжаю дышать ровно. – Договор мы с ним, конечно, не заключали…

Мой вопросительный взгляд поверх бокала по-прежнему безмятежен.

– Он не числился в штате и его документы, разумеется, никто не проверял. За концерты платили наличными и сразу. Но Анатолий позвонил одному из этих музыкантов, и тот примерно объяснил, как ехать.

До меня наконец-то доходит. Я бросаю по сторонам затравленные взгляды, но, как назло, замечаю все новые и новые приметы китча. И рыцарские доспехи, и люстра в форме колеса, и геральдика, свисающая отовсюду, куда только удалось вбить гвоздь, и даже перекрещенные на одной из стен мечи провоцируют подсознательное желание вызвать дизайнера на дуэль.

– Так это ваш ресторан? – мямлю я, так и не найдя, за что бы его похвалить.

– Забегаловка, – уточняет он с издевкой.

– Нет-нет, здесь довольно мило! И коктейль очень даже, м-м…

Я заставляю себя выпить содержимое бокала огромными глотками, хотя почти не чувствую вкуса. Бесков наблюдает за мной с жалостью.

– Вы неравнодушны к этому судье, правда? Назвали ресторан в честь его родного города?..

– Проницательность на грани ясновидения, – бормочет он, направляясь к двери. Мне не остается ничего, кроме как догонять. – Экстрасенс. Телепат. Просто Ванга на мою голову…

Я утешаюсь тем, что высказала свое мнение. Каждый человек имеет право на собственное мнение, верно? А если оно кого-то не устраивает, можно просто сказать: «Ну что вы обижаетесь, право слово, это всего лишь мое мнение! И нечего раздувать проблему аршинными буквами». Гораздо проще, чем признать, что у тебя проблема с формулировками.

Ситуацию спасла бы музыка, но на этот раз Бесков ее не включает. Тишина придает происходящему еще больший привкус временно́го разрыва. Точно такая же царит в доме на Кройц-штрассе, и вдруг я понимаю, что не видела там ни телевизора, ни даже радио. Будто кто-то нарочно стер все приметы времени, чтобы совершенно о нем забыть.

Я осторожно веду пальцем вдоль оконного стекла. Осмелев, кладу на прохладное дерево всю ладонь. Там, снаружи – мой город, мой год и мой век. Проносятся мимо, словно подлинная реальность не за окном, а именно здесь. И все бы ничего, но раз так, то и сама я – не настоящая…

Чтобы окончательно не потеряться, я начинаю говорить.

– Так что произошло с тем мальчиком, которому перелили кровь Рихарда Кляйна? Судя по тому, что на исход войны он не повлиял, никакого бога не случилось?

– С Эльфом? – Мне кажется, что Бесков то и дело поглядывает на мою руку, пачкающую полировку, и я торопливо принимаю позу отличницы за первой партой. – Его держали в изоляции. Единственным человеком, которого он видел, был Вильгельм Рауш. Перед парнем открылась целая вселенная новых смыслов, и это порядком выбило его из колеи. Основными инструментами психотерапии Рауша были стек и плетка, но толку от побоев было мало. О том, чтобы двигаться дальше – и отправить «в Америку» четырнадцать рейстери, – не могло быть и речи.

– А как же новый судья? Рауш не боялся казни?

– Рауша в то время терзал страх иного рода – на землях Венгрии шла освободительная война. Надо было спешить. Из всех, кто находился тогда в «Унтерштанде», в живых должны были остаться только сам Рауш, Эльф и Отто Вайс, снабженный особыми инструкциями на случай гибели двух остальных. А судья… Ну что судья? Пользуясь словами графа Секереша, судья – всего лишь человек. А значит, его можно лишить свободы или даже жизни. Вполне возможно, Рауш планировал распорядиться кровью этого судьи точно так же, как сделал это с его предшественником. Неизвестно, что думал о своем предназначении сам Эльф, еще недавно мечтавший служить Рейху с оружием в руках, но получивший совсем иное оружие. Вот только он наотрез отказывался убивать.

Взбешенный Рауш избил его плетью и бросил в карцер. Изо дня в день туда приводили одного и того же узника. У него были сломаны обе руки. Каждый палец торчал под неправильным углом. Новое утро приносило ему новое увечье. И когда дошло до выколотых глаз, окровавленный кусок плоти начал умолять о смерти.

В это же самое время наверху звучали выстрелы и крики. Натасканные на людей овчарки обнюхивали каждый угол в поисках тех, кто сумел укрыться. Заключенных согнали в один барак. Дробно и зло застучали молотки. Несколько построек уже пожирал огонь. Пылала деревянная горка. Догорали качели. Пожелтевшие без ухода саженцы лежали, втоптанные в землю каблуками сапог. Плач людей смешался с лаем собак и отрывистыми приказами.

В лесу, в машине, уже дожидался Отто Вайс. Влетев в карцер с портфелем в одной руке и пистолетом – в другой, Рауш чуть не споткнулся об истекающее кровью тело узника – тот мучительно умирал от ран. Сняв с себя китель, Рауш накинул его на голые плечи своего никчемного подопечного и потащил его прочь.

«Рай» пожирало адское пламя. Рауш увидел отъезжающий грузовик с персоналом, почти сразу раздались автоматные очереди. Враг еще никогда не был так близко. И у Рауша сдали нервы.

Со слезами на глазах он поставил Эльфа спиной к дереву и прицелился. Они смотрели друг на друга, должно быть, целую вечность. Плачущий мужчина и мальчик в расстегнутом кителе гауптштурмфюрера СС.

Рауш выстрелил.

Убедившись, что его проект не достанется ни русским, ни их союзникам, а только одному лишь черту, он дрожащими руками поднес дуло пистолета к собственному виску. «Слава Великому Рейху!» – крикнул он небу, лесу, ревущему пламени и врагу за спиной. «Рихард», – прошептал он себе. И упал под ударом приклада, так и не успев спустить курок.