Маша засунула пальцы в гущу волос и, сжав пряди у корней, довольно болезненно подёргала.

— Рощина, ты в своём уме? Что за бред ты несёшь и тем более вслух? — мельком оглядевшись, Маша отошла от воды и, выбрав сухой участок, уселась по-турецки прямо на землю.

По участившейся ряби и бегущим по ней листьям, по внезапно посвежевшему воздуху стало понятно, что погода решила вновь испортиться. Или у этого места была такая аура, что стоило только оказаться здесь, как сама природа сгущала краски и оплакивала грустную судьбу несчастной Зины.

Маша прогоняла в голове мотивы, которые могли бы стать настолько сильными, чтобы заставить женщину пойти на такой шаг. Искала и не находила. Может быть дело было в том, что люди действительно разные, и по-разному переносят личные невзгоды, но… Перед её глазами всё время появлялся образ Зиночки с фотографии, где она беременная. Её лицо, улыбка. Даже от кадра веяло такой любовью и теплом, что невозможно себе было представить, что совсем скоро эту милую счастливую женщину ждёт страшный конец.

Она уловила присутствие другого человека прежде, чем услышала звук шагов. В последнее время слух и зрение настолько обострились, что Маша могла, наверное, определить по гудению комаров их половую принадлежность. Шутка, конечно, но что-то в этом однозначно было.

— Машенька! — Катя дотронулась до её плеча. — Почему-то я так и думала, что найду вас здесь.

Маша устало улыбнулась и погладила Катю поверх руки.

— Здравствуйте, — поднялась на ноги, чуть качнувшись. — Сама не знаю, что на меня нашло. Место это такое… Как вы?

Лицо Кати выглядело осунувшимся.

— Наташа в больнице… — она провела ладонью по лбу и вздохнула. — Я же видела, что ей плохо. Все видели. Она поехала с нами в морг. Сама вызвалась зачем-то… Мне нужно было вещи отвезти, чтобы одели Аркашу. И там ей плохо стало.

— Я что-то могу сделать для вас? — в голосе Маши появилась тревога.

Катя вцепилась в ворот блузки, словно ей стало нечем дышать.

— Я так хотела к Лёке на могилку заехать, но Серафима Николаевна велела домой возвращаться. За мать волнуется. Господи, — по щекам Кати потекли слёзы, — как же тошно…

— Катя, — Маша подхватила домоправительницу под руку, — не надо вам здесь… Надо прилечь, отдохнуть. На вас лица нет!

— У меня столько дел, столько дел…

— Идёмте, — Маша решительно подтолкнула Катю в направлении дома. — Скажете, чем помочь! Я всё умею.

— Но Софья Дмитриевна…

— И с ней я справлюсь, поверьте.

В доме было тихо. Катя села за стол и уронила голову на руки. Маша налила ей стакан воды.

— Командуйте, Катя.

— Вы ведь останетесь сегодня здесь? — Катя подняла голову. Глаза её были полны печали.

— Хорошо, конечно, — быстро согласилась Маша, внезапно подумав, что ей совсем не хочется ночевать в домике Бориса. Во всяком случае не сегодня, и уж точно не в одиночестве.

— Тогда давайте так, — Катя вздохнула и потянулась за фартуком. — Я здесь займусь, а вы принесите со второго этажа пакеты с мусором. Если только вас это не напряжёт…

— Ерунда, — Маша согласно кивнула.

— Тогда и внизу тоже немного приберитесь. В комнате Дарьи и…

— Я поняла.

Сначала Маша решила заняться уборкой внизу. Комнаты, где ночевала мать и отчим Кости, находились слева от холла и имели такой же небольшой общий коридор и отдельную душевую, как и в покоях Софьи и Серафимы. Одна из кроватей была заправлена, а вторая осталась разобранной: сбившееся покрывало, подушка со следами туши, на столике флакон духов, несколько журналов и тюбик помады. В ванной Маша увидела скомканные полотенца, косметику, оставленную Дарьей, и кучу использованных салфеток в урне и вокруг неё.

Маше меньше всего хотелось сейчас убирать за матерью Кости, но подумав о Кате, она со вздохом распаковала мусорный пакет, тряхнув его перед собой, чтобы он надулся, как парус. Сгребая в него с поверхностей всё, что явно было похоже на мусор, под конец она перевернула урну. На самом дне звякнула какая-то склянка. Маша взяла чистую салфетку и, ухватив пузырёк, поднесла его к глазам.

— Эссенция макадамии… — прочитала она. Затем, перевернув красивую склянку, с трудом разобрала слова, — укрепление кожного барьера и устранение морщин…

Судя по тому, как выглядела Дарья, средство обладало видимым эффектом. Маша оставила пузырёк завёрнутым в салфетку и сунула его в карман. Позже решила сфотографировать и поискать в интернете. И, если это средство не безумно дорогое, то купить…

Когда она стащила пакеты вниз, из кухни донёсся густой аромат тушёной картошки.

— Я оставила всё у входа, — Маша вымыла руки.

— Хорошо, спасибо. Потом отнесём вместе.

— Как там Костя? — Глаза Маши просительно уставились на Катю. — У меня телефон разрядился. Не могу ему позвонить.

— Костя молодец, держится. Хотите, наберите его с моего, — Катя указала глазами на телефон, лежащий на подоконнике.

Маша тут же схватила его.

— Костя! Это я… что? Да, нормально, а… Подожди! Я хотела… — Маша бессильно опустила руку.

Катя накрыла крышкой кастрюльку и отложила ложку:

— Маша…

— Он опять занят!

— Машенька, вы должны понять…

— Да, конечно, — стараясь не расплакаться, Маша отвернулась.

— Мы с вами уже обсуждали это, — Катя села на стул. — Есть вещи, которые мы не можем контролировать. К сожалению, такое случается.

— Нет, — Маша покачала головой, — это не про Костю.

Катя печально улыбнулась.

— Я вижу, что он вам не безразличен. Но вы не можете его заставить. Если Костик не хочет общаться, значит у него есть на то веские причины. А вы всё усложняете.

— Я?!

— Давайте-ка лучше поедим. И Аркашу помянем, — Катя достала с крючка за дверью связку ключей и, отделив один, отперла нижний угловой шкаф. На двух полках стояли одинаковые бутылки, по горлышко наполненные коричневатой жидкостью. Перелив содержимой одной из них в графин, Катя прихватила с полки две маленькие рюмочки. — Наливку я сама делала в прошлом году. На грецком орехе. Аркадий уж чего только не пробовал из моих запасов, а вот её — нет. У вас ведь нет аллергии на орехи? — когда Маша отрицательно покачала головой, предложила. — Вы достаньте что-нибудь из холодильника пока. Всё, что захотите. А я Софье Дмитриевне картошечки намну и отнесу. И пепельницу сменю.

Аппетит у Маши пропал после разговора с Костей. Да, собственно, и разговора опять не получилось. Голос у него был какой-то осипший, чужой, и Маше стало от этого холодно и больно. Но всё-таки она достала какую-то нарезку, масло, хлеб. Катя хранила хлеб тоже в холодильнике на верхней полке. Как ни крути, но ради домоправительницы нужно было хотя бы сделать приличествующий вид, чтобы немного поднять ей настроение. Пока она делала бутерброды, вернулась Катя.