колесо с перекладиной, – ответил Тавиэль так беспечно, словно речь шла о карманной собачке столичной дамы. – Пасть через все тело. Катится по лесу и жрет, что встретит.

Шеф Брауни скривился и махнул рукой перед лицом.

– Не видел я такого, и слава Богу. Что-то шуршало в стороне, щелкало, – он пощелкал пальцами в воздухе, и Коннор почему-то поежился. Сейчас и здесь в простеньком движении и звуке появилось что-то невыразимо зловещее. – Но я в общем-то спокойно досидел до рассвета.

– Болотный гниляк, – со знанием дела заявил Тавиэль. – Они редко заходят в наши места, но бывает, что наталкиваются на одиноких путников. Они похожи на темное полотнище: окутывают человека, и он гниет заживо, а они потом едят его. У нас однажды пропал один фейери, его нашли потом в лесу… ну то есть то, что от него осталось. Там не так много было.

Коннор подумал, что Тавиэль специально их запугивает. У эльфа наверняка был какой-то план, и то, что он пока держался паинькой, было всего лишь частью этого плана. Он вел их в ловушку, Коннор прекрасно это понимал.

Но шеф Брауни был прав. Другого проводника у них не нашлось, так что придется идти до конца с тем, кто есть.

«Лишь бы Эмма была жива, – подумал он, привалившись к стене и сунув руки под мышки. – Лишь бы только она была жива».

***

Первым делом Эмме доставили еду.

Поднос, заставленный тарелками, возник на столе из того же тумана, в котором недавно растворился Келевин. Когда туман окончательно развеялся, Эмма принялась поднимать крышки. Голод нахлынул на нее как-то вдруг – до этого ей было слишком страшно, чтобы думать о еде.

Чего здесь только не было! И мясо в виноградных листьях, и куропатка, начиненная яйцом и луком, и креветки, завернутые в бекон, и… Аромат, поднимавшийся над тарелками, дурманил голову и почти лишал чувств; нарезая мясо, Эмма думала о том, что у фейери наверняка есть приятели и поставщики среди людей. Если куропаток можно наловить в лесу, то она слабо представляла себе фейери в рыбацкой лодке в поисках креветок.

Да и море отсюда очень далеко.

На десерт полагалось прозрачное золотистое желе, мелкие оранжевые ягоды и вино: сладкое, оно окутывало рот и мягко туманило. Эмма сделала несколько глотков, и перед глазами вдруг появился виноградник, залитый солнцем, прозрачные ягоды, слегка припудренные пылью, и дорога, которая вела к горам.

Откуда в подземном королевстве виноградники?

Поев, Эмма села в кресло, и опустевшую посуду тотчас же заволокло туманом. Когда она растаяла, то Эмма увидела, как на столе появилась стопка изрядно затертых книг и пяльцы в компании белого платка и ниток. Ей захотелось рассмеяться: как это мило – пленница в заточении вышивает платочек!

И кому же, интересно, она его подарит? Своему внезапно обретенному родственнику или тем, для кого Келемин ее похитил?

Эмма решила, что родственные чувства здесь не при чем. Келемин решил, что его племянница сыграет важную роль в неких раскладах. Возможно, он сам был близок к опале как брат казненного мастера над болью и искал пути отступления.

Эмма не знала – но прекрасно понимала, что следует быть настороже, не расслабляться и не обольщаться напрасными надеждами.

Из шкафа послышался мелодичный перезвон – открылись дверцы, и Эмма увидела платье. Сперва ей показалось, что оно соткано из опавших листьев, тумана, птичьих криков и летящей паутины – настолько волшебным и завораживающим было ощущение, нахлынувшее на нее. Очарованная, она подошла к шкафу, не чувствуя под собой пола, и платье само соскользнуло к Эмме в руки.

Тук! Тук! Эмма посмотрела вниз и увидела туфли на маленьких каблучках. Расшитые жемчугом и украшенные тонкой вышивкой, они были такими маленькими, что Эмма поняла, что не сможет их надеть. Однако туфли запрыгали, выскочили из шкафа и принялись приплясывать перед Эммой, приглашая скорее примерить их.

– Хорошо, давайте попробуем, – сказала Эмма и принялась разуваться. Стоило ей сбросить свои старые туфли, как новые скользнули вперед, мягко охватили ее ноги, и Эмма с удовольствием поняла, что они ей впору, не трут и не жмут, и сидят настолько легко, что она через минуту вообще забыла о том, что надела их.

Платье до сих пор было у нее в руках: светлое, с тонким поясом под грудью и мягко спадающими рукавами, оно было богато украшено вышивкой и кружевом, но не производило впечатления дешевого или вычурного. В нем была простота, почти ударяющая по глазам; когда Эмма переоделась и посмотрела в зеркало, то не сразу узнала себя в стройной фейери, которая смотрела на нее из-за стеклянной глади.

Если бы Эмма встретила любую королеву людей в парадном одеянии, то та казалась бы нищенкой в рубище рядом с ней. Некоторое время Эмма смотрела в зеркало и думала: если хотят отвести на бойню, то не будут наряжать так пышно. У дядюшки Келемина на нее другие планы.

Осталось узнать, какие именно.

Эмма переоделась в свое платье; когда она сняла туфли и поставила их в шкаф, они обиженно зацокали каблучками, словно никак не могли взять в толк, как это от них можно отказаться. Закрыв дверь шкафа, Эмма снова села в кресло и взялась за одну из книг – это оказался травник прошлого века, Бог весть, как он попал к фейери.

Но сейчас она не хотела читать. Ей надо было все обдумать.

Для начала Эмма решила оставаться на месте и не пробовать сбежать. Хотя бы потому, что Келемин наверняка все предусмотрел, и из этой клетки ей не вырваться. «Не бегай, умрешь уставшим», – бывало, говаривал Клилад Осборн, и Эмма была с ним полностью согласна. К тому же, Коннор мог отправиться в погоню – Эмма не была уверена в этом до конца, но не могла полностью исключить такую вероятность – а тогда лучше сидеть и ждать.

К тому же она даже представить не могла, как выглядит подземное королевство, и куда надо идти, чтобы спастись. А еще надо было умудриться избежать встречи с остальными фейери, которые вряд ли обрадуются тому, что в их дом забралась маленькая мышка: меньше всего Эмма хотела умереть и больше никогда не увидеть солнечного света, деревьев, Коннора.

Коннор, где-то он сейчас? Эмма вдруг представила его сидящим в какой-то пещере: Коннор дремал, свесив голову на грудь, но во всей его вроде бы спокойной позе так и пульсировало напряжение – он был готов