Хотя фрицы не любители по ночам воевать, но от такого упорства чего угодно можно ждать. Бойцы к концу дня с ног валились. Взводный Кияшко и сержанты ходят по траншее, то из одного пулемета очередь дадут, то с другого.

Почему немцы не сдавались? Ведь ясно, что обречены. Кроме жесткой дисциплины и пропаганды (русские всех пленных убивают!), Паулюс своей армией держал южный фланг советско-германского фронта, отвлекал на себя большое количество наших войск. Давал возможность отступить другим частям. Как бы то ни было, а рядовым немцам, промерзшим насквозь и доходящим от дистрофии, до черта все надоело. И когда получили приказ о капитуляции, полезли из всех щелей сдаваться. Второго февраля такая тишина стояла!

А нас из 300 человек через две неполных недели осталось в живых 60–70 бойцов и командиров. Взводный мой, Кияшко, тоже уцелел. Не верили, что пережили эти бои. Нас на десантников учили, а мы оборону намертво держали. Долг свой выполнили, хотя две трети людей убитыми и ранеными потеряли.

О капитуляции немцев объявил комиссар, который произнес перед строем небольшую речь. Поблагодарил всех, пообещал представить к наградам. Помню такие слова:

— Враг капитулировал и отступает. Наше дело — его догонять.

Прокричали мы, как положено, «ура». Все в копоти стояли, многие контуженые, раненые, уставшие. Нас хоть самих догоняй! Комиссар это понял, и мы получили несколько дней отдыха. В честь победы написали на многих представления к наградам. Спустя какое-то время человек пять медали получили, а остальные представления куда-то задевались.

Все по порядку я тебе рассказать не могу. Одни эпизоды врезались в память, другие прошли незаметно. Наш полк ввели в состав 40-й гвардейской дивизии. Вели наступление.

Одну из станций в Ростовской области брали два раза. Первый раз наш штурмовой батальон взял ее с ходу, прямо среди дня. Немцы боялись окружения и станцию отдали сравнительно легко. Можно сказать, повезло. После этого нас перебросили на соседний танкоопасный участок, а станцию держал полк, сформированный в основном из представителей Средней Азии.

Я их не хочу обижать, но вояки из них слабые. Немцы опомнились и быстро вышибли этот полк. Начальство шум поднимать не стало (интернационализм, братская республика и т. д.), а нам дали задание снова брать станцию. Только днем уже не сунешься. Нас ждали, подтянули артиллерию и бронепоезд. Оставалось только ночью наступать. Подбодрили:

— Вы же особая часть. Вас специально для подобных операций готовили.

— Готовили, — мрачно отозвался кто-то из сержантов. — Мы свое дело сделали, а теперь чужое говно убирать.

Его раздражение легко можно было понять. Днем мы на внезапности и слаженности сыграли. Рывком немцев выбили, но без потерь не обошлось: и убитые и раненые имелись. А ночной бой непредсказуем. И на минное поле можно наскочить, и на пулеметный огонь в упор. Только спорить бесполезно. Начальство уже доложило наверх о взятой станции. А о том, что ее фрицы снова отбили, сообщать не решалось.

У меня вообще настроение паршивое. Я днем в составе минометного расчета наступал. Тащил на плечах опорную плиту. Громоздкая, неудобная штука, но спасла меня. Пуля от металла отрикошетила, задела вскользь шею и зацепила левую руку пониже локтя. Раны вроде нетяжелые, но болят. По-хорошему, отлежаться бы надо или пойти в медсанбат. А людей во взводе всего ничего осталось. Лейтенант Кияшко спросил:

— Петро, ты как? Сможешь воевать?

Что ему ответить? И бойцы из отделения на меня смотрят, ждут, что скажу.

— Остаюсь…

— Вот, хорошо. За мной представление на медаль.

Медаль так медаль! Мне их не одну обещали. Только весной сорок третьего года редко кого награждали. Штабных прилипал да больших начальников. Ну, не в этом дело.

Пока готовились, попали под бомбежку. Страшно, конечно, было, когда бомбы вокруг рвались, однако настоящий страх я испытал, когда услышал, как с неба летят с диким воем и свистом какие-то особые бомбы.

От этого воя хотелось в землю закопаться. Потом раздались глухие удары, рвануло несколько раз. Но там, где вой раздавался, ничего особенного не произошло. Мы из любопытства сходили глянуть. Увидели сплющенные от ударов, сплошь продырявленные бочки и скрученные узлом рельсы. Не знаю, как уж фрицы так сумели рельсы скрутить, но вместе с бочками крепко нам по нервам ударили.

Второй раз наступать днем мы не рискнули. Местность ровная, за нами наблюдают, и немецкий бронепоезд стоит наготове. Взяли станцию ночью. Немцы ночью воевать не любили, но это не значит, что не умели. Догадывались, что ударим именно ночью. Отряд разделили на несколько групп. Станцию мы уже хорошо знали. Главное, надо было уничтожить опорные пункты, доты, пулеметные гнезда, просто засады. И здесь уже как повезет.

Одна из групп передвигалась по ночной улице. Осторожно, цепочкой, не бряцая оружием. И вдруг яркий свет нескольких прожекторов, и пулеметный огонь в упор. Человек шесть были убиты, изрешечены пулями, остальные успели нырнуть в темноту.

Немцы перегородили улицу бронетранспортером, мотоциклом и отбили нападение. Среди сумевших уйти из-под пулеметного огня были раненые. Действовать следовало быстро, даже раны перевязывали на бегу. К такому варианту, несмотря на потери, десантники были готовы.

Обходя дома, через заборы и переулки ударили с тыла. Немцы слышали наступающих и успели развернуть пулеметы. Снова встретили огнем. Лейтенант, командир взвода, выделил несколько гранатометчиков, полетели гранаты. А далеко ее бросишь? Ну, тридцать-сорок метров. Не давали немцы на такое расстояние сблизиться.

Неизвестно, чем бы кончилось, но двое ребят из-за обломков ограды сумели поджечь бутылкой с горючей смесью бронетранспортер и кинуть несколько «лимонок». Остатки взвода бросились в рукопашную, почти все там остались. Но главное — уничтожили заслон, позже пехотная рота подоспела. Нашему взводу (или группе — называй, как хочешь, его 15–17 человек) повезло больше. Немцы, занимавшие каменное здание станции, обнаружили себя, когда услышали шум боя. Открыли огонь. Мы сумели, прячась за перроном, приблизиться вплотную и ударили с близкого расстояния. Били по вспышкам. Запомнился массивный пулеметный ствол и лица в касках. Вверх ракеты без конца взлетали, стало светло, но немцы опоздали. Мы здание со всех сторон обжили. У меня было штук шесть гранат, я их все в окна бросил. Парень рядом со мной замахнулся гранатой, но пуля попала ему в лицо.

Как много случайности на войне значат! При свете ракет увидел я, как катится по перрону рубчатая РГД-33. Я спрыгнул с перрона за секунду перед взрывом. Если бы граната скатилась вслед за мной, рванула бы рядом, то никаких шансов спастись не осталось. Но граната взорвалась на краю, добив раненого парня, а осколки пронеслись в метре у меня над головой. В том бою еще раз угодил в переплет. На платформах стояли два орудия. Взводный приказал мне и одному из десантников:

— Ребята, взорвите их к чертовой матери. Вдруг станцию не удержим.