Кошек Марина боялась тоже, но не так сильно.

* * *

Она была дочкой генерала, который погиб на испытаниях чего-то секретного. Они с мамой жили в большой квартире, в красивом доме с гранитными колоннами вокруг окон, со статуями рабочих и крестьян на крыше, с каменными балконами, с которых было так приятно кидать вниз, на прохожих, крошечные кусочки штукатурки: она трескалась, и ее было легко отколупывать.

У них было четыре комнаты и потолки три пятьдесят. В столовой над столом висела хрустальная люстра, такая огромная, что нижние висюльки, спускаясь к середине стола, почти что задевали за бутылки вина. Люстра была трофейная – наверное, из дворца. Это еще дедушка привез, он тоже был генерал, кстати говоря. Вся квартира была набита черным деревом с перламутром, мейсенским фарфором и венецианским стеклом. Было жалко делиться с каким-нибудь парнем с периферии.

Поэтому, когда Марина на вечеринке знакомилась с молодым человеком и он ее приглашал танцевать, она нежно и сильно прижималась к нему, закрывала глаза и представляла себе, как она с ним ложится в постель, как они сладко делают «все это», она даже вздрагивала от предвкушения, – а потом ей виделось, как бы уже сквозь послелюбовную дрему, что он медленно вылезает из-под одеяла, на цыпочках идет к комоду и вынимает папин золотой портсигар и мамины серьги. Марина вздрагивала, отпрянывала он кавалера и прекращала танец.

– Ты что? – пугался или злился кавалер.

– Голова закружилась! – мрачно и надменно говорила она. – Сама не знаю. Помолчи. Дай тихо посидеть!

Кавалер исчезал.

* * *

Но один мальчик не обиделся на такие фокусы, дал ей тихо посидеть, а потом на такси отвез домой и сдал с рук на руки маме.

– Благодарю, молодой человек! – сказала мама, протягивая для поцелуя сухую, почти что старческую руку.

На ее пальце сидело кольцо «маркиза» – остро- конечный овал из маленьких бриллиантов.

Он поцеловал ей руку; разговорились, стоя в прихожей; мама с барской простотой спросила, как его фамилия и кто его папа. Он сказал, что папа умер четыре года назад, а фамилия оказалась очень даже известная: художник, кое-что в Третьяковке висит.

Мама была довольна. Марина тоже.

Павлик – мальчик-кавалер-жених – жил почти что на соседней улице, в доме не таком мощном, но тоже солидном, из бежевого кирпича.

Мамы друг другу не понравились.

«Типичная генеральша!» – сказала своему сыну мама Павлика.

«Типичная вдова художника!» – сказала своей дочери мама Марины.

Генеральша была пожилая крашеная блондинка с укладкой, надушенная и разодетая в кофточки с рюшечками; вдова художника была нестарая курящая брюнетка с длинной, но неаккуратной косой, перекинутой через плечо; всегда в свитере и брюках.

Павлик предлагал жить у него, но Марина отказалась; да и Павликова мама была не в восторге, хотя в принципе не против. А вот Маринина мама очень была рада зятю. Щебетала, накрывала стол, дарила подарочки и даже один раз в воскресное утро принесла молодым кофе в постель – ну совсем в неподходящий момент! Но никто не обиделся и не испугался, все только посмеялись.

Генеральша умерла через год. Марина была поздним ребенком, так что ничего удивительного.

* * *

Они стали жить вдвоем в этой огромной квартире. Марина потихоньку стала носить мамины кольца.

– Хорошая какая «маркиза», – сказал однажды Павлик, держа Марину за руки и перебирая ее пальчики. – Моей маме бы очень понравилось.

– В смысле? – Марина чуть испугалась.

– Да так. У нее никогда не было украшений. Папа много зарабатывал, деньги были, а драгоценностей не было.

– А почему?

– Папа не любил. Считал мещанством. А ей хотелось.

– Ну и что теперь? – У Марины даже спина похолодела.

– Да ничего! Она бы оценила. Хорошая работа.

– Да, неплохая. – Марина отняла руку, сняла кольцо и понесла его прятать в комод.

Положила на дно шкатулки. Потом полгода, наверное, не надевала «маркизу». Слава богу, мама ей много всего оставила. А как постоянное кольцо Марина стала носить прекрасный изумруд-кабошон. Тоже с брильянтиками вокруг.

Но однажды ей захотелось надеть именно «маркизу». Она залезла в шкатулку. Потом крикнула:

– Павлик! Паша!

Он тут же прибежал.

– Пашенька, – сказала Марина, неизвестно от чего задыхаясь. – «Маркиза».

– Прекрасная? – засмеялся Павлик и напел: – Ни одного печального сюрприза, за исключеньем пустяка?

– Помолчи! – тихо сказала она и схватилась за грудь чуть ниже горла.

– Что с тобой, Манечка? – Он обнял ее. – Где болит?

– Где кольцо? – спросила она. – Где моя «маркиза»?

– Фу! – сказал Павлик. – Нельзя так пугать родного мужа. Колечко потеряла? Чепуха! Сейчас найдется. Ты не волнуйся, не переживай.

Он принялся обшаривать шкатулки, выдвигать ящики комода, звенеть чем-то фарфоровым, стеклянным и золотым. Он нахмурился и пожевывал губами, как всегда, когда был сосредоточен на каком-то деле: читал, писал или вставлял винтик, выскочивший из оправы очков. В общем, искал изо всех сил.

Марина смотрела на него, и ей казалось, что он притворяется, что он лжет, что происходит что-то ужасное, гадкое, подлое, из-за чего бросилась из окна дочка тети Тани… Но Марина справилась с собой. Помотала головой, потерла виски ладонями и сказала искусственно-веселым голосом:

– Хватит искать! Оно само найдется! Уверяю!

* * *

Они с Павликом навещали его маму, Маринину свекровь, два раза в месяц. Каждую первую и третью пятницу. Но Павлик захворал какой-то мелкой простудой и передоговорился с матерью.

Однако Марина после работы поехала не домой, а к свекрови. Без звонка.

– Буквально на минутку! – Марина протянула ей тортик и кулек с яблоками.

Боже! Так и есть! На руке у свекрови сияло ее кольцо.

Марина точно помнила, что свекровь не носила украшений. Да и Павлик объяснял почему. У нее даже уши не были проколоты. Только вдовье кольцо на левой руке. А вот теперь – бриллиантовая «маркиза».

– Ну раз так, выпьем чаю, – улыбнулась свекровь.

Хотя вообще-то она Марину не любила и сейчас, наверное, ломала голову: зачем невестка вдруг заявилась, да еще без сына. А ведь сын уже звонил и они договорились перенести встречу.

– Спасибо, Антонина Павловна, – сказала Марина. – Мне вдруг как-то нехорошо стало. Я пойду.

– Приляг! – сказала свекровь. – Дать попить?

– Нет, я пойду. Как-то все странно… – Марина прикоснулась ладонью к горлу и громко сглотнула.