Он кивнул на стеклянную дверь в соседнюю комнату, где на мольберте стоял неоконченный портрет полной дамы в атласном платье и алмазном колье.

Жена кивнула и откусила кусок хлеба с маслом.

– Напишу что-то интересное. Японские виды. Портреты военных. Генералов и простых солдат. Пленных – обязательно. Приеду – мне выставку устроят в Академии.

– Хочешь прославиться, как господин Верещагин?

– Господин Верещагин, бесспорно, столп и светоч, – сказал Николай Ильич. – Но мне покойный родитель говорил, что храм держится не только столпами и освещается не только паникадилами. Храм поддерживает всякий кирпич в стене, и всякая малая свечечка освещает икону… Верещагин погиб героем, царствие ему небесное.

Жена хмыкнула. Она была очень сильно неверующая и гордилась, что ее муж прервал поповское родословие и стал живописцем. На всякий случай спросила:

– Что это вдруг церковные сравнения?

– Не в том дело, Маша. Ты мне вот что скажи. Почему быть средним доктором в больнице или, к примеру, средним бухгалтером в банке – это хорошо? А средним художником – стыдно? – спросил Николай Ильич, сглотнув шарик обиды, который заныл у него в груди.

– Ерунда! – строго сказала она. – Средний живописец, который честно служит обществу, столь же полезен, как доктор или бухгалтер! И в мильон раз полезнее, чем художник-декадент!

* * *

Странное дело: Мария Тимофеевна вроде бы поддержала его, но ему почему-то стало неуютно, неприятно, холодно как-то. Уж больно она умная, убежденная и прогрессивная.

Нет! Надо ехать в Японию. Попроситься в свиту к Линевичу или Каульбарсу. Или к самому Куропаткину. Запечатлеть победу русской армии. Стать вторым Верещагиным. А может, чем черт не шутит, первым! Чтобы Верещагина называли «вторым Благосветловым».

А потом, когда мы одержим победу, когда вся Япония будет наша, остаться там навсегда. Жениться на какой-нибудь японской куколке. Говорят, это поразительные женщины. Во всех отношениях. И в постели, и в семье. Молчат, улыбаются и кланяются. «О мой повелитель!»

Привезешь такой куколке коробку шоколада, она улыбнется и поклонится тебе в ножки. Снимет с тебя башмаки. Разденет. Вымоет в деревянном тазу. Вытрет полотенцем. А потом отведет в спальню и такое устроит, что весь Париж вообразить не сможет.

Вот где счастье-то!

В Японию, в Японию, в Порт-Артур, в Мукден!

Жизнь, кто тебя знает?

искусство интерпретации и оценки

Представим себе две книги одинакового литературного качества.

Одна начинается так:

«В шесть утра позвонили от Маленкова, передали приказ: испытания, черт бы их драл, надо провести на месяц раньше. Легко им, однако, распоряжаться! Ну ладно. Самолет через полтора часа».

Вторая:

«В шесть утра позвонил Дрюня из пятой квартиры. У них с Серым трубы горят, а всё вчера вылакали, и денег нет ни копья. Что я им, нанялся? Ладно, сбегаю к Тоньке из магазина на Стрелочной».

Теперь посмотрим на биографии авторов.

Первый:

Окончил мехмат МГУ, был взят в лабораторию № 2 Первого управления. В 1949 году был арестован, но потом восстановлен на работе. Участвовал в испытаниях супербомб в начале 1950-х. Общался с Харитоном и Сахаровым, Хрущевым и Брежневым. Книгу написал в возрасте семидесяти двух лет.

Второй:

Окончил восьмилетку и ПТУ, успел поработать электриком, в армии служил в стройбате, потом пошел работать в автосервис. Не раз увольнялся за пьянку, менял места работы и профессии, за драку был под судом, но получил условный срок. В двадцать семь лет написал свою первую книгу.

Что скажет критика об этих авторах безотносительно к форме и содержанию их сочинений?

А вот что.

Автор номер один «совершенно не знает жизни. Его сочинения – это унылая толкотня в узком и затхлом кругу так называемой научно-технической интеллигенции и партийных начальников, мелких людишек, озабоченных карьерой, зарплатой и адюльтерами. Настоящая, полнокровная жизнь бушует за окнами их душных квартир, но они даже не в силах высунуться в форточку, увидеть и понять, чем живет и дышит народ».

Автор номер два «интересен прежде всего тем, что он знает жизнь. Он знает ее не понаслышке, не как сторонний наблюдатель. С ранних лет он погружен в кипучую стихию народной жизни со всеми ее страстями и конфликтами, горестями и радостями, потерями и обретениями, жаркой любовью и беспощадной ненавистью. Он знает ее на ощупь, чувствует ее вкус и запах и передает нам свой уникальный человеческий опыт».Маркиза и черт

на секретном метро покататься

Марина много чего боялась. Например, черта. Нет, она не была суеверная девчонка из глухой деревни. Но черта боялась. Настоящего, с копытами и когтями, с маленькими козьими рожками – как на картинках в книге «Сказки Пушкина».

Черт жил в темном углублении между двумя тяжелыми дубовыми дверями, которые вели из подъезда на улицу. Там была непонятная черная выемка, куда не доходил свет лампочки, которая была уже над лестницей. Казалось, что там бесконечная опасная даль и глубина.

– Там приспо́дня! – вот так, с ошибкой, сказала Наташка, дворничихина дочка; они иногда играли во дворе. – Там черти живут. Ты бежишь, а черт как схватит!

Правда, Толька, Наташкин брат, сказал, что там не черти, а дверка в секретное московское метро, на нем только Сталин ездил, а сейчас оно закрыто, но, если залезешь, тебя расстреляют. «Черти и расстреляют!» – возражала Наташка.

Поэтому Марина обыкновенно дожидалась, когда в дверь будут входить взрослые, и проскальзывала с ними рядышком. А когда долго никого не было, пробегала этот чертов тамбур, зажмурившись и бормоча что-то вроде «черт, черт, не тронь, тебя папа убьет!».

Хотя папа у Марины умер, когда ей было пять лет. Но Марина точно знала, что на том свете он поймает черта и накажет. Папа был очень сильный, отжимался от пола и махал гантелями, она помнила.

Еще Марина боялась жуков, улиток, грозы с молнией, нищих старушек и бородатых стариков. Боялась мыться в ванне – только душ! – потому что мамина сестра легла в ванну и умерла, и об этом узнали только через неделю, когда ее кошки разорались на весь дом.

Но сильнее всего Марина боялась неровни. Выйти замуж за неровню, вот!

Потому что мамина сестра рассказывала, как ее дочь вышла замуж за парня с периферии, и он их всех обокрал. Вот просто выносил вещи из дома, и все. Потом они разводились три года, и он все равно отсудил комнату. Пришлось менять квартиру. И ее дочь от этого легла в психбольницу, а там выбросилась из окна. И тетя Таня, мамина сестра, осталась одна с четырьмя кошками. Их звали Агриппина, Мессалина, Фаустина и Цезония. Потом они своим криком заставили соседей вскрыть квартиру, где мамина сестра была мертвая в ванне.