— Будешь хорошенькую чашечку? — спросила Кэнди, заметно подчеркивая свой выговор, звучащий как голос жизнерадостного кокни в «Шоу Дик Ван Дайка».[35]

Ему нравилось, когда она так говорила.

— Это было бы чудесно.

Она прошла на кухню, чтобы поставить чайник. В ожидании ее возвращения Джонатан стал рассматривать ее коллекцию дешевых безделушек. Лицо королевы украшало несколько кружек. Дешевые брелоки выложены в длинный ряд на подоконнике. Ракушки склеены в форму лошади, стоящей на крышке электрического камина. Он почти ожидал увидеть наполовину съеденный водой кусок камня, мягкий от осевшей на него пыли. Это было действительно абсурдно. Но это опыт. Ирония — здесь ключевое слово. У него не было привычки посещать трущобы, но это был чистый бизнес. Определенно в этот бизнес не было вовлечено сексуальное возбуждение. В этом отношении женщина уходила от него холодной. Вероятно, она работала в салоне массажа, но была отставлена в сторону несколькими более молодыми девицами. Для Кэнди эти девицы были тинейджерами-шлюхами, готовыми за деньги делать что угодно. Его поражало, когда она проводила такие сравнения. Как будто у нее были более высокие стандарты. Но ничего страшного. Мистер Джеффрис не делал суждений. Она была человеческим существом с чувствами, которые он уважал.

— Я сделаю тебе тостики, — пропела она, просовывая голову в комнату. — Тебе нравятся тостики, правда?

Какое невезение, что он был быстро пойман. Какая удача, что у него был такой друг, как Кэнди. Она сказала, что однажды в шутку сослалась на него как на «пис-стоп». На самом деле это грубый комментарий. Но это то, чего он и ожидал. Сначала она не хотела позволять ему такую форму облегчения, но в конечном итоге он смог ее убедить. Тогда он был удивлен, даже слегка раздражен. Сто пятьдесят фунтов — это хуева туча денег, чтобы помочиться в рот обычной проститутки, но это подтвердило, что в протухших застройках этого ужасного города не существовало понятия чести. Чтобы договориться о сделке, понадобилось совершить три визита. В их первые две встречи они просто разговаривали. Он предложил предмет обсуждения и получил категорический отказ. С третьей попытки согласие было достигнуто. Процедура была всегда одна и та же. Мистер Джеффрис не искал разнообразия. Это был шаблон. Мир прогнил. Прогнил до сердцевины. Больное сердце, погрязшее в оскорблениях, неспособное нормально перекачивать кровь. Это было очень печально. Но он должен был об этом знать. Он был одним из нескольких человек в этой стране, которых нельзя было купить. Он был так же честен, как день был ясен. Его душа действительно являлась только его собственностью.

— Ну вот. Хочешь «Мармит»?[36]

— Нет, спасибо. Все замечательно.

Он ел тосты. Дешевый белый хлеб. Текстура напоминала ему картон. Хлеб был насквозь вымочен маргарином.

— Нравятся бисквитики?

Он взял печенье и обмакнул в чай. Чай был с молоком, а печенье мягким. Как люди могут есть такую дрянь, это было выше его понимания.

— Превосходно, — сказал он, с трудом проглотив склизкий кусок.

Джонатан провел с Кэнди ровно полчаса. Когда подошло время ехать на работу, он быстро сходил в туалет, чтобы не причинять ей неудобств. Клюнул ее в щеку и сунул в руки конверт с заработком. Он знал, что у нее есть дочь, о которой нужно заботиться, большое лицо девочки усмехалось из серебряной рамки, остальные фотографии в комнате были заключены в пластик. Мистер Джеффрис сделал вывод, что это была ее дочь. Сам он никогда не видел ребенка. Может быть, он ошибался. Но его это не волновало. Он знал, что у Кэнди не все в порядке с нервами и что она нуждается в доверии. Это она сказала ему, когда они сели пить чай. Джеффрис не хотел этого слышать. Это не то, о чем разговаривают обычные люди. Они говорят о футбольных матчах и своих лучших временах. Его ни на йоту не волновала Кэнди и ее проблемы. Сто пятьдесят фунтов — это, черт возьми, хорошие деньги. Но она была благодарной. Ждала его визитов. Джонатан знал, что она дрянь и не имеет принципов, но ему нужно было подтвердить этот факт. Он заплатил, чтобы сломить ее сопротивление. И все подтвердилось. Они были двумя взрослыми людьми, согласившимися вступить во взаимовыгодную сделку. Мистер Джеффрис улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. Он чувствовал тепло внутри. Он помогал ей деньгами. Простой акт извинения он совершает с великодушием. Не желая, чтобы она думала, что этого умоляет его. Рука протянута — достоинство потеряно.

Джонатан Джеффрис шел по улице и чувствовал себя счастливым. Ступал как будто по воздуху. Компания хулиганов стояла у обшарпанного магазина и переговаривалась. Без сомнения, ничего хорошего они не замышляли, но такова была жизнь. Они даже не посмотрели в его сторону. Его роль в обществе была сконцентрирована в больнице. Он не был офицером полиции. Он был рад, что его машина припаркована вне поля их зрения. Дай им шанс, и они снимут колеса. Выбьют стекло и утащат стереосистему. Сигнализация сработает, а они убегут.

Он завел мотор и двинулся прочь от этого грязного маленького уголка мира, включил по радио дискуссию о самых крупных ошибках правосудия. Так называемых. Он не верил, что полиция сфабриковывала очевидные факты. Видимо, они обошли стороной некоторые процедуры, но это не было намеренным. Судья предложил независимое расследование. Конечно, много из так называемых судебных разбирательств с нарушениями были просто справедливостью, творимой другими средствами. Эти люди пришли из преступного прошлого. Блеяли о том, как в юном возрасте они попали в плохую компанию. Всем известно, что в чем-то они виновны, даже если это нельзя доказать. Правовая система создана для выгоды преступников. Суд присяжных сам по себе слабое звено. В очень маленьком числе случаев он мог признать, что были, возможно, допущены ошибки, но без злого умысла, и об этом факте стоит помнить.

В сфере своей деятельности он был и судьей, и судом присяжных, и эти стороны в его случае были далеки от взаимной конфронтации. Юридическая система базируется на твердых идеалах. Человек невинен, пока его вина не доказана. Легко сказать это преступнику, но служба правосудия вынуждена рассматривать мотивации, выбрасывать средства на долгие и дорогостоящие судебные разбирательства. Необходимое зло, конечно. Он определенно не был ни фашистом, ни коммунистом. Однако главная проблема в том, что присяжные выбираются беспорядочным образом из основной массы населения. Единственная благодать — это судья, опытный и нейтральный профессионал. Он способен вести присяжных в правильном направлении. И даже в таком случае судебная концепция была с изъяном. Определенные люди полагали, что в судебном разбирательстве следует урезать права присяжных, и, по его скромному мнению, это было чудесной идеей.

Дюжина сентиментальных хулиганов, служащих мессу на каждом решении суда, не ведала вопросами, относящимися к работе мистера Джеффриса. Ничего никогда не будет достигнуто. Он взвешивал очевидные факты и выносил решения под свою и только свою ответственность. Всякий раз он оставался непричастным и судил, соотносясь только с фактами. Не было никакого шанса ошибиться, и он не ошибался. Временами напряжение было невыносимым. Его приговоры должны были быть незапятнаны, иначе люди будут страдать.