Басков торговал не только вином, но и другими товарами: чаем, фруктами, кофе... Об этом есть мимолетное упоминание в мемуарах Льва Успенского:

«В каждом доме, в центре и на окраинах, во множестве квартир, комнат, углов обитали тогда сотни тысяч старичков и старушек – заядлых кофейников и кофейниц.

Они презирали готовый размолотый кофе в жестянках и пакетах... Они, повязав на головы платки и башлыки, в любой мороз тащились кто к "Дементьеву и Сыновьям", кто к "В.Г. Баскову", покупали у них свой излюбленный сорт, и, принеся домой, жарили его в духовках и противнях, и мололи на маленьких кофейных меленках, и пили в свое удовольствие. Жареным кофе пахли тогда все питерские закоулки...»

Дом № 46

Необходимое примечание: Успенский пишет о временах, когда самого Василия Баскова уже не было в живых, а делом его управлял торговый дом «В.Г. Басков», принадлежавший сыновьям купца. В руках торгового дома был и ренсковый погреб на Николаевской.

От Жоховых дом № 46 перешел к новой владелице с поэтической фамилией Гейне. Но ничего поэтического она в историю здания не привнесла. Так что в начале XX века это был вполне заурядный дом – хоть и очень популярный среди окрестных жителей. Популярность ему обеспечивал не столько погреб, сколько еще один факт: несколько лет в доме жил и принимал больных думский врач Московской части Александр Васильевич Вельский.

В старом Петербурге думские врачи бесплатно лечили беднейших горожан. Правда, справок о бедности не требовалось – и потому среди пришедших на прием бывали вполне состоятельные люди, желавшие сэкономить на медицине.

Нелегкой была работа думского врача. Город платил ему сдельно – в зависимости от числа приемов. Больные почти все были тяжелые, и работать с ними приходилось не только в собственной квартире-амбулатории, но и на выезде. Да еще и культура многих пациентов была ой как невысока. Вот, например, строки из отчета столичного думского врача: «Самое большое неудобство в моей амбулатории – это почти ежедневное загрязнение прихожей комнаты и лестницы испражнениями; на последнее обстоятельство жалуются жильцы соседних квартир. Действительно, нередко по окончании приема видишь лестницу, начиная с 4-го этажа, где я живу, до 1 этажа, загрязненную нечистотами (экскрементами); поэтому приходится за очистку ея платить дворнику особо».

Речь тут, конечно, не о доме Жоховых-Гейне: в нем четырех этажей просто нет. Но сама картина очень характерна!

Известный зодчий создавал дом № 46, не менее известный работал и над домом № 48, стоящим на другом углу улицы Марата и Свечного переулка. В 1840-е годы его перестраивал Иероним Корсини, создатель ограды знаменитого Шереметьевского дворца. Сегодня, правда, дом выглядит достаточно скромно.

В 1880-е здесь вместе с женой и братом не один год прожил купец Николай Александрович Лейкин – до того, как переехал в собственный домик на Петербургской стороне. Петербуржцам Лейкин был знаком очень хорошо, и не как купец, а, прежде всего, как писатель.

Вот характерный эпизод из воспоминаний революционера Владимира Бурцева: «В день похорон Тургенева я с утра был на улице. Стотысячная толпа с Варшавского вокзала провожала тело Тургенева на Волково кладбище. Рассказывают, один лавочник, увидевши, что за гробом идет такая огромная толпа, с изумлением спросил: кого это так хоронят? Ему сказали, что хоронят Тургенева, а так как он, по-видимому, не знал, кто такой Тургенев, то ему объяснили, что это знаменитый писатель.

– Что будет, когда помрет Лейкин! – заметил лавочник.

Для него не было писателя более знаменитого, чем Лейкин».

Дом № 48

Понятно, почему для лавочника именно Лейкин был знаменитейшим из писателей. Николай Александрович, сам из гостинодворцев, много писал о нравах торгового сословия. При этом рассказы его читались легко, блистали юмором – чего еще желать?

А кроме этого Лейкин был редактором популярнейшего юмористического журнала «Осколки». Одному из своих авторов Лейкин писал, объясняя кредо журнала: «Глупостями мы будем захватывать читателей, а умными статьями учить их. Ведь с глупостями они и умное прочтут. Да наконец бывают и умные глупости».

Адресатом Лейкина был молодой Чехов: он много печатался на страницах «Осколков», чаще всего под псевдонимами «Человек без селезенки» и «А. Чехонте». Именно здесь увидели свет многие знаменитые чеховские рассказы – и в их числе легендарная «Жалобная книга»: «Подъезжая к сией станцыи и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа. И. Ярмонкин».

И дальше, там же: «Прошу в жалобной книге не писать посторонних вещей. За начальника станции Иванов 7-й».

«Хоть ты и седьмой, а дурак».

Н.А. Лейкин. Карикатура А. Лебедева

В те годы Антон Павлович жил в Москве, но в Петербург время от времени наезжал – и, конечно, бывал у Лейкина на Николаевской. А после первого своего визита в северную столицу Чехов писал Лейкину из белокаменной: «Вообще воспеваю весь Петербург. Милый город, хоть и бранят его в Москве. Оставил он во мне массу самых милых впечатлений. Очень возможно, что в данном случае, в суждении своем о Питере, мои мозги подкуплены. Ведь жил я у Вас, как у Христа за пазухой. Все мое питерское житье состояло из сплошных приятностей, и не мудрено, что я видел все в розовом цвете... Даже Петропавловка мне нравилась. Путаница в голове несусветная: Невский, старообрядческая церковь, диван, где я спал, Ваш стол...»

Что ж, вполне понятная последовательность образов: экипаж едет по Невскому, сворачивает на Николаевскую и мимо старообрядческой церкви едет к дому на углу Свечного переулка...

Еще в середине XIX века на месте нынешнего дома № 50 по улице Марата находился пустой участок, огороженный забором. Потом место приобрело знакомое нам купеческое семейство Беляевых – и академик архитектуры фон Геккер возвел здесь для них огромный доходный дом с каким-то суетливым фасадом.

Дом и вправду получился доходный: в нем снимали квартиры многие состоятельные петербуржцы. В том числе и врачи разных специальностей. Долгое время, например, здесь обитал и вечерами принимал больных знаменитый врач, почетный лейб-окулист, профессор Леонид Георгиевич Беллярминов. Он особо прославился тем, что на исходе XIX столетия стал инициатором создания «летучих окулистических отрядов» для борьбы с глазными недугами в отдаленных от центра районах страны. Отряды эти, сумевшие провести первичный осмотр четырех миллионов человек и провести сотни тысяч операций, так и назывались в обиходе – «летучие отряды Беллярминов а».