Он происходил из известной в Петербурге артистической семьи. Дед его был балетным дирижером, отец – главным капельмейстером русской оперы. Двоюродная сестра Лядова, Вера Александровна, блистала на опереточной сцене. Сыграв главную роль в «Прекрасной Елене», она вызвала в Петербурге настоящий бум оперетты. Восторженные поклонники засыпали Лядову не только цветами, но и дорогими подарками – подносили ей диадемы с бриллиантами, золотые браслеты и медальоны...

Когда блистала Вера Лядова, Анатолий был еще подростком; слава еще ждала его. Но уже скоро он станет учеником Римского-Корсакова, который в полной мере оценит дарование своего питомца: «Талантлив несказанно». Увы, в плане трудолюбия Анатолий Лядов оказался противоположностью двоюродной сестре. Та работала так напряженно, что лишилась здоровья и умерла молодой, а Лядов из-за своей лени был даже исключен из Консерватории...

Было у Лядова и еще одно характерное качество – консерватизм. Он редко менял квартиры, придерживался устоявшихся в молодости взглядов. Не переносил никакого вторжения в свою частную жизнь. Когда Лядов женился, об этом факте его биографии узнали лишь немногие знакомые, а с женой познакомились считанные единицы. Как писал Римский-Корсаков, «изредка навещая его, я никогда не видал его жены, так как меня он принимал у себя в кабинете, тщательно запирая двери в другие комнаты. От природы любопытный Беляев не выдержал и однажды, зная что Анатолия нет дома, позвонил, вызвал жену, чтобы передать через нее какой-то пустяк ее мужу, и, отрекомендовавшись, познакомился с нею...».

Дом № 52

Но может, Лядов просто стеснялся своей жены? Нет. Он искренне ее любил и в браке был счастлив. Но таким был его характер...

И вот, наконец, первое за много страниц имя, не имеющее отношения к музыке. Анатолий Лядов был не единственным знаменитым жильцом дома № 52. Зданием этим долго владели члены семейства Завойко, а некоторое время здесь жил известный всей России адмирал Василий Степанович Завойко.

А. К. Лядов

Завойко прославился в Крымскую войну, которую вообще-то провел далеко от Крыма – на Камчатке, где служил военным губернатором. Он и до войны успел проявить себя: «Был хорошим, кропотливым хозяином, лично входившим во все детали своего маленького портового в Петропавловске хозяйства». А летом 1854 года англо-французская эскадра подошла к Петропавловску с целью захватить этот город, а с ним Камчатку и весь прилегающий промысловый район. У защитников Петропавловска было втрое меньше сил и орудий, однако Завойко умело организовал оборону. Он привлек к ней и жителей Камчатки, обратившись к ним со словами: «Я пребываю в твердой решимости, как бы ни многочислен был враг, сделать для защиты порта и чести русского оружия все, что в силах человеческих возможно... Если между нами найдутся малодушные, то пусть они тотчас выступят за черту города, а мы заметем их след...».

В решающей схватке сошлись 300 защитников города и 900 англичан и французов. Нападающие были отброшены: они потеряли убитыми и ранеными 450 человек. После этого эскадра ушла...

Дальнейшая жизнь Завойко была более спокойной. Он служил на Амуре, потом был переведен в Петербург, состоял в Морском аудиториате, получил звание полного адмирала. И какое-то время обитал здесь, на Николаевской улице – в доме, до самой революции принадлежавшем его детям.

Потомки Завойко остались жить здесь и после революции, только уже на куда более скромных условиях – в одной из коммунальных квартир дома...

Дом № 54

Эту часть нашего маршрута завершает дом № 54, выходящий к Разъезжей улице. Он связан с одной из памятных страниц русского книгоиздания: здесь в 1803 году открылась одна из первых в России частных типографий. Дом тогда принадлежал купцу Ивану Петровичу Глазунову, и он как раз твердо намерился обзавестись собственным печатным предприятием. Книготорговое дело Глазуновых было уже давно известно в Москве и в столице: здесь продавались преимущественно российские книги, но и зарубежные тоже. Как только император Александр I разрешил открытие в стране частных типографий, Глазуновы решили воспользоваться новой возможностью. Все технические вопросы Иван Петрович поручил типографу Иоганну Якобу Вейтбрехту, который выписал необходимые станки и шрифты из-за границы – и торжественно, с молебном, типография была открыта. Освящал помещения хороший знакомый Глазунова архимандрит Евгений Болховитинов, известный духовный писатель.

Создание типографии обошлось в 6280 рублей ассигнациями, однако вложения окупились достаточно быстро. Первой отпечатанной здесь книгой стала переводная повесть немецкого писателя Августа Готлиба Мейснера «Бианка Капелло»; изданная в двух частях, она разошлась быстро. В дальнейшем Глазуновы печатали тут книги по истории, праву, географии, сельскому хозяйству, юстиции, художественную литературу, и они расходились весьма успешно. Растущий спрос заставил Глазуновых расширить дело – и уже через семь лет типография переменила место, перебравшись в Большую Мещанскую улицу (ныне Казанская улица). Перешел в другие руки и дом на Грязной. Однако в истории глазуновского дела он так и остался как точка отсчета.

А многими годами позже в этом доме открылся первый на Николаевской улице ренсковый погреб «К.О. Шитт» (тот, что у Невского, был вторым по счету). Место этого погреба можно определить безошибочно – на самом углу здания, в полуподвальном этаже...

Интересно, не в этом ли доме подыскала квартиру для тестя и дочери теща Ф.М. Достоевского Анна Николаевна? Федор Михайлович искал тогда подходящее для семьи жилье: квартира на Лиговке, где они обитали, писателя не устраивала. Анна Николаевна решила помочь, и летом 1873 года Достоевский писал супруге: «Сегодня Анна Николаевна сообщила мне адрес квартиры, ею для нас отысканной, на углу Николаевской и Разъезжей, без контракта, 4 комнаты (2 больших) 700 руб.».

Переезд, впрочем, не состоялся: Достоевские остались на старой квартире. Видимо, обстоятельства переменились...

Когда-то на этом месте был бор – хвойный лес. Потом его вырубили и местность стали именовать «Большими Пеньками». Одно время и Разъезжая звалась улицей Большие Пеньки.

Но все-таки закрепилось нынешнее имя, присвоенное улице летом 1739 года. Нетрудно догадаться, почему. О срубленных деревьях, да и о пеньках давно уже все забыли – а ямщики и городские извозчики так и продолжали встречаться и разъезжаться здесь в разные стороны. Это был постоянный район их обитания, часть довольно обширной Ямской слободы...