Ромул разделил свое войско на две части: одна часть расположилась на Эсквилине, где находилась ставка самого царя, а другая — на холме, получившем позднее название Квиринал, где командующим был Лукумон[275].

Возглавив сабинское войско, Тит Таций в одну из весенних ночей подошел к Риму и разбил лагерь на равнине между Квириналом и Капитолием. Он задумал взять приступом крепость на Капитолийском холме, но сделать это с ходу было невозможно, поэтому царь решил выждать и отправил своих воинов на разведку местности у подножия холма[276].

Начальником Капитолийской твердыни был римлянин Спурий Тарпей. У него имелась дочь — Тарпея, которая являлась весталкой. Наблюдая за врагами со стены или, по другой версии, выйдя из крепости за водой для священнодействий, Тарпея прельстилась золотыми запястьями (браслетами), что носили сабины на левой руке[277]. Как пишет Дионисий Галикарнасский, «послав одну из служанок за калитку, которая была отперта, о чем никто не знал, она попросила, чтобы царь сабинов пришел к ней для переговоров один, так как она собирается условиться с ним о насущном и важном деле. Получив такое известие и рассчитывая на предательство, Таций пришел в назначенное место, девушка, подойдя туда, заявила, что ее отец отлучился ночью из укрепления по какому-то делу, а ключи от ворот хранятся у нее и она передаст им ночью крепость, потребовав в качестве платы за предательство то, что все сабиняне носят на левой руке. А когда Таций согласился, она взяла с него клятву верности и сама дала клятву в том, что не обманет, после чего, определив место, куда должны прийти сабиняне в наиболее укрепленной части и точный час ночи, когда стража наименее бдительна, возвращается втайне от тех, кто находился в крепости»[278].

Ночью, в условленный час, девушка отворила крепостные ворота и впустила отряд сабинов. После того как Тит Таций захватил Капитолийскую крепость, а римляне разбежались, Тарпея потребовала у врагов оговоренную ранее плату за предательство. И тогда Таций, по словам Плутарха, «приказал сабинянам не поскупиться для нее ничем из того, что у них на левой руке, и первый, сняв вместе с браслетом и щит, бросил их в девушку. Все последовали его примеру, и Тарпея, засыпанная золотыми украшениями и заваленная щитами, погибла под их тяжестью»[279]. Вот такая мучительная и страшная смерть постигла предательницу. Впоследствии Ромул осудил за измену и ее отца, Спурия Тарпея.

Однако, по версии Пизона, Тарпея якобы руководствовалась благими помыслами, когда просила у сабинов то, что они носили на левой руке, так как стремилась оставить врагов без щитов, чтобы затем передать их в руки сограждан. Пизон утверждает, что «ночью Тарпейей к Ромулу был послан вестник, чтобы сообщить ему о заключенных ею соглашениях с сабинянами, что она, дескать, хочет выманить у них щиты, воспользовавшись двусмысленностью ее предложения. И она попросила Ромула отправить ночью отряд для усиления крепости, дабы легко захватить лишенных щитов неприятелей со своим предводителем. Но вестник, перебежав к сабинскому вождю, выдал замысел Тарпейи»[280]. После захвата Капитолийской крепости, «когда сабиняне были готовы отдать девушке золото, которое они носили на левой руке, Тарпейя запросила у них не украшения, а щиты. А Тацием овладели подозрение в обмане и расчет, как действовать, не нарушив соглашений. И вот, он решил дать юной девушке оружие, как она и просила, но сделать так, чтобы, получив его, она никак им не смогла бы воспользоваться. И тотчас Таций, напрягшись, что было сил, метнул щит в девушку и приказал сделать так остальным. Таким образом Тарпейя, подвергаясь со всех сторон ударам, от их множества и силы свалилась с ног и под грудой щитов погибла»[281]. Версия Пизона представляется весьма неправдоподобной, хотя ее и принимает Дионисий Галикарнасский. Сдать неприступную крепость врагам, чтобы выманить у них щиты, — что может быть глупее?

Большинство античных авторов справедливо считают Тарпею предательницей. Проперций даже сочинил особую элегию, описывающую преступление этой девушки, якобы без памяти влюбившейся в царя Тита Тация, и заодно объясняющую название Тарпейской скалы:

Буду тарпейскую сень и могилу Тарпеи презренной

Петь и захваченный в плен древний Юпитера храм.

В роще тенистой была плющом сокрыта пещера,

Там, где плеск родников с шумом сливался дубрав, —

Тихий Сильвана приют, куда овец зазывала

Часто в полуденный зной ласковым звоном свирель.

Татий источники те обнес частоколом кленовым

И, наваливши земли, лагерь надежный возвел.

Чем в эту пору был Рим, когда рядом Юпитера скалы

Звуком протяжным своей дудки курет оглашал?

Там, где диктуют теперь областям покоренным законы,

Римскую площадь копьем воин сабинский стерег.

Горы служили стеной; где теперь сенат и комиций,

Там из источника пил некогда конь боевой.

Воду богине брала отсюда Тарпея; но деве

Голову обременял глиняный тяжко кувшин.

Разве довольно одной было смерти для девы преступной,

Что захотела твои, Веста, огни осквернить?

Татий пред ней гарцевал на поле песчаном, красуясь

Пестрым оружьем, припав к холке буланой коня.

Так поразил ее вид и царя и царских доспехов,

Что опустила она руки и выпал кувшин.

Часто винила она напрасно Луну за предвестья

И говорила: «Иду волосы в речке омыть»;

Часто носила благим серебристым лилии нимфам,

Чтоб не пронзили лицо Татия римским копьем,

И возвращалась в туман Капитолия с дымом вечерним,

Руки себе изодрав на ежевичных шипах,

И на Тарпейской скале о ранах своих сокрушалась,

Ранах, которых простить близкий Юпитер не мог.

«Лагеря дальний огонь, и Татия в поле палатки,

И покоривший мне взор чудный сабинский доспех,—

О, если б пленницей мне остаться у ваших пенатов,

Пленницей, но моего Татия видеть лицо!

Римские горы, и Рим на их вершинах, и Веста,

Та, что позором моим будешь покрыта, — прости!

В лагерь пусть мчит мою страсть тот конь, которому Татий

Собственноручно всегда гриву направо кладет.

Диво ль, что Скилла волос отца своего не щадила

И превратились в собак белые чресла ее?

Диво ль, что предан был брат с головою рогатого зверя

В день, когда долгая нить путь указала во тьме?

Что за великий позор Авзонийским я девам готовлю,

Грешная дева, чей долг — девственный пламень блюсти!

Если кого поразит, что угасли огни пред Палладой,

Пусть он простит: алтари залили