Завтра, как слухи идут, весь город охватит сраженье;

Ты ж опасайся всегда терний росистых горы.

Скользок, увы, этот путь и коварен: на всем протяженье

Он под коварной тропой скрытые воды таит.

О, если б ведала я заклятья магической музы,

В помощь, красавец, тебе были бы эти слова!

Шитая тога к лицу — тебе, не тому, кто позорно

Не материнскую грудь — вымя волчицы сосал.

Гость мой, царицею я рожать при дворе твоем стану —

Выйдет приданым честным мной тебе преданный Рим.

Если же нет — не покинь без отмщенья сабинянок пленных:

Ныне похить и меня, мерой за меру воздав.

Сомкнутый строй я разрушить могу: а вы, о супруги,

Вы заключите союз с помощью паллы моей.

Музыкой грянь, Гименей: трубач, не труби ты так грозно:

Брачное ложе мое, верьте, сраженья уймет.

Вот уж четвертый рожок возвещает зари приближенье,

Вот и созвездья, склонясь, тихо скользят в Океан.

Я попытаюсь уснуть, о тебе я ищу сновидений:

Ты перед взором моим благостной тенью предстань».

Молвила — и предала тревожному сну свое тело,

Не сознавая, увы, новых безумий во сне:

Ибо бессменный страж пепелища троянского — Веста

Множит вину и своим факелом кости ей жжет.

Так, как стримонка бежит, что возле струй Термодонта,

Платье свое изорвав, с грудью несется нагой.

Праздник в городе был (Палилии назван у предков,

С этого первого дня начали стены расти):

У пастухов годовые пиры, по городу игры,

Сладкой едой и питьем сельские полны столы,

Через лежащие врозь охапки зажженного сена

Пьяная скачет толпа, ноги измазав в грязи.

Ромул в ту ночь приказал распустить всю стражу на отдых,

В лагере всем тишина, грозные трубы молчат.

Время пришло для встречи с врагом, — решила Тарпея.

И, заключив договор, стала ему помогать.

Трудно подняться на холм, но был он в праздник безлюден:

Меч ее быстрый разит звонкоголосых собак.

Все погрузилося в сон, не дремал, однако, Юпитер,

Чтобы тебя покарать за преступленье твое.

Стражу ворот предала и спавшую мирно отчизну:

Брака желанного день требует ей указать.

Татий же (ибо и враг не воздал измене почета):

«Вот, — говорит он, — тебе царское ложе: взойди».

Так он сказал, и ее завалила оружием свита:

Вот тебе свадебный дар, дева, за службу твою!

Имя Тарпеи-вождя у нас гора получила:

Не по заслугам твоим названа эта гора![282]

Тем не менее Плутарх отмечает, что как раз «по имени Тарпеи, которую погребли там же, где она была убита, холм назывался Тарпейским вплоть до времен царя Тарквиния, который посвятил его Юпитеру. Останки девушки перенесли в другое место, а имя ее забыли. Только одна скала на Капитолии — та, с которой свергали преступников, до сих пор зовется Тарпейской»[283].

По преданию, когда Тит Таций ворвался со своими воинами в ворота Капитолийской крепости, путь ему преградили потоки горячей воды. Эти потоки якобы вызвал сам бог Янус, от лица которого Овидий приводит такой рассказ:

Бороду гладя себе, на грудь свисавшую долу,

Он об эбалии мне Татии начал рассказ;

Как сторожиха, прельстясь сабинов запястьями, в крепость

Им показала проход и провела их тайком.

«Спуск оттуда крутой, как нынче, — сказал он, — который

Вниз на долину идет, к площади прямо ведя.

Вот уж враги достигли ворот, с которых засовы,

Прочь отодвинув, сняла злобно Сатурнова дочь.

Тут, опасаясь вступать с таким божеством в поединок,

В хитром искусстве моем я по-иному решил.

Устья, которыми я обладаю, источников отпер,

И неожиданно вон ринулись воды из них;

Мало того: к их влажным струям добавил я серы,

Чтобы горячей водой Татию путь преградить.

Эту услугу мою по изгнаньи сабинов постигли;

Место же это затем стало спокойным опять.

Мне был поставлен алтарь, примыкающий к малому храму;

Курится пламенем он с жертвенной полбой на нем»[284].

Так или иначе, но Тит Таций все же захватил Капитолийскую крепость и сразу оказался в весьма выгодном положении, поскольку сабины получили возможность вести войну в гораздо большей безопасности. Однако войска римлян и сабинов теперь стояли в непосредственной близости друг от друга, и поэтому, по словам Дионисия Галикарнасского, периодически «происходили стычки и схватки войск, не приносящие каждому ни больших военных успехов, ни неудач, но дважды вступали и в крупные сражения в боевых порядках целыми войсками друг против друга, и огромное кровопролитие имело место с обеих сторон»[285].

Обе стороны желали окончить борьбу в генеральном сражении. Однако первое такое сражение завершилось без чьего-либо перевеса, а вот во втором, которое случилось всего несколько дней спустя после первого, римляне оказались на грани сокрушительного поражения. Подробнейшее описание второго сражения, произошедшего на территории будущего Форума между Палатинским и Капитолийским холмами, оставил нам Дионисий Галикарнасский: «В этой битве, когда на обоих флангах побеждали римляне — правым командовал сам Ромул[286], левым — тиррен Лукумон, а в центре дело решено не было, окончательному поражению сабинян помешал и остановил тех, кто противостоял побеждающим римлянам, один муж по имени Меттий Курций, человек огромной телесной силы и крепкой руки, особенно же почитаемый за то, что не смущался никаким страхом или опасностью. Он был назначен командовать центром фаланги сражающихся и начал одолевать тех, кто стоял напротив. Пожелав же восстановить строй уже измученных и оттесненных на флангах сабинян, Меттий Курций, приказав своим держаться, пустился преследовать неприятеля, кто уже побежал, и гнал их до ворот города. Поэтому Ромул был вынужден, оставив мысль о неясной еще победе, повернуть людей назад и даже бросить их против побеждающей части противника. Так терпевшие урон отряды сабинян вновь оказались в равном с врагом положении, когда войско, бывшее с Ромулом, отступило, а вся опасность сосредоточилась на Курции и его окружении. И вот, какое-то время сабиняне, отразив натиск римлян, блистательно сражались с ними. Затем, поскольку многие римляне превосходящими силами устремились прямо на них, сабиняне дрогнули, повернули и стали искать спасения за лагерным частоколом, так как Курций прикрыл их отступление и предоставил им возможность не бежать в беспорядке, но