Пока я, связанная правилами приличия, через силу дегустировала ту кроху «лаптя», которую удалось отщипнуть с наименьшим для себя риском — что называется, «сыта по горло», Наташка успела прогуляться по сведениям моего мобильника. Словом, мне не пришлось объяснять, почему давлюсь ее шедевром, а остаточную его часть маскирую сковородой, украшенной сверху бумажными салфетками. От волнения плохо соображаю, вернее, совсем не соображаю. Позднее, когда начала соображать, я и сама удивилась. Но Димке виду не подала. Просто ляпнула первое, что пришло в голову — от себя, любимой, для него, любимого, прятала желанный кусок пирога. Сковорода, прикрытая салфетками, выполняла роль потайного домашнего сейфа. Муж был мне очень благодарен. Но это случилось уже около часа ночи, а пока пришлось отчитываться перед подругой за вину в умышленном неразглашении сведений о переговорах с участковым. Не долго. Обошлась одной фразой: «Оно тебе надо?» Дальше говорила только Наталья. Все с тем же участковым. В отличие от меня ей сразу удалось с ним соединиться. Мне не хотелось видеть ее расстроенную физиономию, и я понуро побрела в комнату, справедливо рассчитывая на минутную передышку. Наташка попробовала отправиться следом за мной и отправилась. Ровно на длину шнура зарядного устройства.

Заглянув по пути в спальню и убедившись, что Димка по-прежнему блуждает по лабиринтам собственносочиненных снов, осторожно прикрыла дверь и поплелась смотреть телевизор — что придется. Не было смысла выбирать канал, через короткий промежуток времени по всем будут показывать Наталью Николаевну. В нервном возбуждении она предпочитает загораживать собой экран.

Подруга немного задержалась. К тому моменту я успела несколько раз перекроить свой утешительный монолог. Хоть и привыкла к частым Наташкиным «осадкам» в виде проливных слез, но хорошо знаю, что переживает она искренне. Потому как больше всего жалеет себя, узнавшую горестную новость.

Вопреки ожиданиям прогнозы не оправдались. В состоянии полного штиля Наташка вошла в комнату, заботливо прикрыв за собой дверь, и уселась рядом со мной на диван.

— Вам надо сделать перестановку. Давай перетащим твою пальму к Алене.

— Это же противоположный конец Москвы! — оторопела я. — Предлагаешь мне катать туда для ее полива в выходные дни? У Дмитрия-второго назрела длительная командировка, они оба временно переезжают в Городец. Работа у него такая — обеспечивать второе рождение старому теплоходу. Пароходом станет.

— Вперед к прошлому! — отсалютовала Наташка отобранным у меня пультом. — И к твоему сведению, Дмитрия — ни первого, ни второго — в истории Руси не было. Был один, да и того не сохранили. А запасной вариант не прошел, лже-Дмитрием оказался.

— История моей семьи в данном случае не имеет отношения к истории государства Российского. Еще свали на меня всю ответственность за ее неправильное развитие. Лично у нас есть два Дмитрия. И они уже рассчитались на первого и второго. Надо будет — заведем третьего!

— Ирка, ты что, белены объелась? В свой «лапоть» я ее точно не подмешивала. С чего это так завелась? Да еще и на полном серьезе. Я ведь и обидеться могу. Сама знаешь, мне это ничего не стоит. Кстати, пальму предложила перетащить гораздо южнее того севера столицы, где проживают ваши молодожены. В соседнюю комнату, бывшую Аленкину. В отличие от тебя, родной матери своей дочери, я это помню. Теперь из принципа не попру туда пальму. На хрен мне это нужно?

Сначала я решила, что подруга намеренно завела разговор на постороннюю тему, не касающуюся содержания телефонных переговоров с Иваном Романовичем. Это не что иное, как защитная реакция на неприятное известие о смерти Серегина. Но Наташка продолжала демонстрировать только великую на меня обиду. Я подумала о необходимости примирения на основе объединения. И задушевно поведала, что нам обеим на хрен не нужно надрываться с этой пальмой. А пусть ей будет хуже. Так и простоит на месте деревом, не увидев ничего нового.

— Ошибаешься. — Металла в голосе у Наташки поубавилось. — Тут у нее живое общение с телевизором. А вот у Серегина никакого живого общения.

Я сочувственно покивала головой. Ну что тут можно исправить!

— Разве только с капельницей, — бессильно махнула рукой подруга. — Медперсонал с такими пациентами задушевные разговоры не ведет. Но это и понятно — тоже самое, что беседовать с самой капельницей…

Я еще пару раз кивнула, пытаясь понять, зачем держать в морге капельницу. Для искусственного оживления мертвой обстановки?

— Валерке не повезло. По «скорой» из аэропорта доставили в очень местную больницу, а там и без того нехватка врачей, да еще выходные… Дежурил молодой студент третьего курса, которого взяли на подработку медбратом во время летних каникул. А все специалисты как нарочно разъехались в разные стороны. Буздычил студент Серегину витамины. Все правильно — боялся навредить. Только сегодня Валерку перевезли в Москву. Сын разыскал. А мы-то с тобой думали, что его поместили в какую-нибудь спецбольницу по линии ФСБ. Тебе Ванюша сказал, что Серегин уже давно в ФСБ не работает?

— Сказал. Да еще потребовал объяснить, почему мы ввели его в заблуждение.

— Все ошибаются! А что, если Валерку уволили за тот самый ложный донос на друга Вовку Кириллова? Следом за самим Вовкой. Именно поэтому мы не поедем навещать Валерку. Даже тогда, когда он выйдет из коматозного состояния.

10

Кто-то меня уверял, что, находясь в коматозном состоянии, человек иногда может слышать все, что говорят рядом с ним. Кажется, дочь. В таком случае стоило навестить Серегина, чтобы высказать ему наболевшее. Пусть потихоньку усваивает. Когда очнется, видеть его уже не захочется.

Об этом я рассуждала наедине с пальмой и работающим вхолостую телевизором. Наташку забрал от меня Борис, заявив о чрезмерном внимании к «этому дому» (ясное дело — к общению со мной). Забыла женушка о своем семейном положении. Подруга тут же припомнила ему с десяток тонн рыбы, на выуживание которой он променял все лучшие годы ее жизни. Назревающая разборка с подведением итогов грозила Дмитрию Николаевичу несвоевременным подъемом. Он, в свою очередь, не преминул бы обвинить во всех бедах меня. Я просто вынуждена была вытащить чету Кузнецовых в общий коридор. Только там при свете люминесцентной лампы Борис увидел мою крапленую внешность и потерял дар речи. Чем тут же воспользовалась Наташка. Ох, она и выступала! Только я недолго присутствовала, поспешила уйти, участие в чужих семейных разборках — дело неблагодарное. Утром выскажу соболезнование обоим. В порядке очередности.

Немного порассуждав сама с собой, ибо никого русскоговорящего рядом не было, а пальма и телевизор по уровню сознания соответствовали упомянутой Наташкой капельнице, я все же перезвонила Попову. Для начала пожелала спокойной ночи. Неудобно как-то не выразить ответную благодарность (мне-то он успел пожелать). Не обращая внимания на его слабое возмущение, я попросила ответить только на один вопрос: знает ли Иван Романович о результатах анализов Серегина. Участковый возмутился сильнее — моей непонятливостью, ведь русским языком доложил, что тому не повезло с больницей. По прибытии больному сделали только общий анализ крови и произвели ее забор на проверку наличия вируса ВИЧ-инфекции, гепатита и чего-то еще из области интимно-венерического. Анализ мочи не делали — не было специалиста, который мог бы ее нацедить с помощью катетера. Решили не торопиться с этим до понедельника — либо явится специалист, либо отпадет сама необходимость. В настоящий момент скорее всего уже поздно искать наличие в организме Серегина следов лекарственного препарата, спровоцировавшего приступ, хотя все, что требуется, врачи сделали.