Иван был сух и официален. Может, он таким образом демонстрировал протест против моего вмешательства в это дело вопреки его директивам, а может…

— Тебе звонила Марина! — уверенно заявила я.

Попов и не думал этого отрицать. Более того, с плохо замаскированной обидой пояснил, что Марина в категоричной форме потребовала от него «не маяться дурью». Бардак в квартире был устроен ею самой, лично, — имеет право. Кое-что искала, а времени было в обрез, даже его не успела предупредить об отъезде. И вообще, она не обязана перед ним отчитываться. Голос девушки смягчился только тогда, когда он завел речь о брошенном коте. Марина искренне поблагодарила Ивана за проявленную заботу о домашнем животном и пояснила, что именно сегодня собиралась обратиться к Ванечке с просьбой взять Кузьку на временный постой. У нее самой очередная неприятность — тяжело заболела тетя, за которой нужен уход. Не знает, когда вернется.

— У меня тоже когда-то была тяжело больная тетя в городе Тамбове, — вспомнила я. — Обстоятельства вынудили срочно ее придумать и рвануть ей на помощь. Правда, в направлении, противоположном придуманному месту ее проживания. Интересно, Маринина тетя реальная?

— Виртуальная, — скрипнул зубами Иван Романович. — Не было у нее никогда никакой тети. Даже от дяди.

— У нее есть дядя?

Иван Романович с ответом задержался, зато потом быстро выпалил:

— Она никогда не упоминала о наличии у нее родственников. Да и с какой стати ей делиться со мной такими сведениями?

— Ну и ладно. Ты вообще-то не очень расстраивайся, Иван. Слабое утешение, но, наверное, у каждого человека случаются в жизни обломы. Марина действительно красивая девушка?

— Не то слово… Ирина, вы мне все рассказали?

— Не совсем, Иван. Есть определенные личные моменты… Словом, нам с Натальей надо это обсудить. Скорее всего, расколемся. Но при условии, что ты и сам не будешь ничего скрывать. Следствие ведь у нас не официальное. Привет Кузьке.

После очередных, на сей раз искренних пожеланий друг другу спокойной ночи я отключилась. Причем совсем. Было достаточно поздно для общения с Наташкой даже по компьютеру, да и легкое покашливание из спальни свидетельствовало о том, что Дмитрий-первый, поперхнувшись приятными сновидениями (от неприятных давно бы вскочил), намеревается напомнить о своем существовании.

Появление потягивающегося мужа на кухне я встретила приветливой улыбкой, но он ее не заметил — еще не протер глаза.

— Проснулся, а тебя рядом нет в наличии, — пожаловался он. — Даже испугался. Ты что по ночам блукаешь? Утром будешь стонать от недосыпа и завидовать женам нуворишей. Это унижает мое мужское и человеческое достоинство.

— А ты не унижайся досрочно, еще не утро. — Улыбки я так и не погасила.

— Что это?!

Наконец-таки Димка меня разглядел, но, не веря своим глазам, подошел вплотную. Скромно потупив взор, я пояснила — борюсь за новизну отношений. Он меня замумукал постоянными замечаниями до такой степени, что решила внести радикальные изменения в свою внешность. И напомнила мужу слова русской народной песни, которую в детстве брякала на пианино, осваивая азы музыкальной грамоты: «Ты постой, постой, красавица моя. Дай мне наглядеться, радость, на тебя». Со всей очевидностью, муж на меня давно уже нагляделся. А вот теперь какое-то время будет опять заглядываться. Как на совершенно незнакомую женщину в мелкую крапинку. Местами незнакомую. Незнакомым женщинам не принято без конца читать нотации, сначала надо к ним попривыкнуть да и себя показать. С лучшей стороны.

Димка всхлипнул, медленно и с силой провел ладонью по лицу — от лба к подбородку, как бы стирая наваждение. По окончании этого маневра явил мне смеющуюся физиономию.

— Рассказывай, чем злоупотребила, кроме моего доверия?

— Антибиотиком, — покорно призналась я. — Кстати, рекомендую. Лучший способ выколотить себе пару дополнительных дней отдыха к законным выходным.

— И Макс это покорно стерпел? В пятницу у тебя нервный стресс, с понедельника ты запаршивела… Сейчас мы из тебя человека сделаем. Достаточно одной… и, пожалуй, еще одной таблетки… — прозвучал его заботливый голос из ванной. — Между прочим, у меня завтра выходной. А не рвануть ли нам сейчас на дачу? Надо вывезти старый хлам, сваленный на балконе.

— Не рвануть… — Я прожевала таблетки, запивая их водой, перекосилась, вызвав на лице мужа такую же гримасу, и с сожалением развела руками. — Если не раздумаешь, скатай один. Мне велено находиться в пределах зоны досягаемости. С одной стороны, меня вроде как и нет на работе, с другой — я тут, поблизости. И уж очень спать хочется. Ну и отрава! И что я их разом не проглотила? Пожалуй, помолчу. До сих пор губа за ухо лезет. Хотя она у меня не дура!

О полном отсутствии новостей в деле Кириллова я рассказывала Димке уже заплетающимся языком, без конца отвлекаясь на зевоту и жалобы о грядущей ближе к середине ночи бессоннице. До этого момента он, уминая поздний ужин, делился со мной ужасами своего больничного городка. В частности, деталями внеплановой резекции. О новом номере телефона не напоминал. В знак особой благодарности я тоже не стала затрагивать эту тему. Кроме того, глаза прямо-таки слипались. Я не сразу поняла, что Димка угостил меня снотворным. Наверное, о себе беспокоился, боялся, буду всю ночь либо ворочаться, либо слоняться по квартире от дурных мыслей.

Как оказалось, дурные мысли и во сне не давали мне расслабиться. А вращались они вокруг Маринкиного дяди без тети. Ну, того самого, о котором она в разговорах с влюбленным в нее участковым не упоминала. Снился он мне в качестве родного сына Елизаветы Марковны, только каким-то обезличенным. Привидится же такая мура! Помнится, я, удивляясь самой себе, журила пожилую женщину за недостойное в ее возрасте поведение. Сидя на лавочке в каком-то неухоженном скверике, она с беспечностью малого ребенка болтала ногами и совершенно меня не слушала. В какой-то момент я ее пожалела. Самой тошно от чужих нравоучений. И сделав передышку, оглянулась в поисках Наташки. Этого отвлекающего мгновения вполне хватило для того, чтобы убедиться: старушки на прежнем месте уже не имелось. Вместо нее заседал довольно плотный тип. Странное дело, смутно знакомый, но без лица. И я, стараясь держаться корректно, как только ни изгалялась, чтобы разглядеть его физиономию. Чего стоили одни усилия, «ломая глаза» завязать, а следом и развязать несуществующие шнурки на босоножках! Склонив голову, накрытую капюшоном безрукавки, мужчина упорно отслеживал вялотекущие изменения на асфальте. Тоненький ручеек непонятной жидкости брал начало из урны и следовал к его ногам. Сантиметров за пять до черного ботинка сбавил скорость, застопорившись у тоненькой веточки. Мне очень хотелось отшвырнуть ее в сторону, но мешал липкий страх. Я была уверена: стоит мужчине поднять голову, и я сразу его узнаю, а это ключ к разгадке тайны Владимира Кириллова. Именно разгадки я и боялась.

Как это ни странно, но порой состояние ужаса рождает необузданные порывы храбрости. Не мной придумано. В конце концов, даже А.М. Горький пел свою песню безумству храбрых. Не иначе как волна такого безумства окатила меня с головы до ног. Я сжалась в комок и, с яростью распрямившись, «киякнула» что есть силы, пнув ногой черный ботинок безликого типа. Ботинок и прилагающаяся к нему нога показались деревянными и с грохотом отлетели в сторону…