— Муранча… Нашу ветку муранча захватила, — заговорил кто-то из «красных». Тихий неуверенный голос переговорщика срывался и дрожал. — Нам больше некуда идти. Мы просим убежища.

— Ах, убежища?! А с чего вы взяли, что вас здесь ждут? Раньше вы нас к себе не очень-то и не пускали. Берегли свои берлоги от синей швали, да? Так почему же вы решили, что мы позволим вам остаться на своей ветке?

Переговорщик «красных» не нашелся что ответить. На секунду повисла тягостная пауза.

— Ладно, хватит трепаться, — выступил вперед Казак. — От старых раздоров никто не выиграет. У нас теперь общий враг, которому без разницы, кто с синей ветки, а кто — с красной.

— Но это вы, «красные», впустили муранчу в метро! — выкрикнул какой-то жукоед.

История повторялась. Илья уже слышал похожие разговоры возле сельмашевской решетки, через которую пытались прорваться орджоникидзевские беженцы. Неужели люди везде одинаковые?

— «Красные»! «Красные» ее впустили! — угрожающе гудела «синяя» толпа.

Послышалось щелканье затворов. И что дальше? Расстрел на месте? Илья подошел к Казаку. Заговорил тоже:

— Вообще-то это сделал Тютя. Дорогу муранче открыл Приблажный.

— Вранье!

— А мы, между прочим, только что перекрыли ей путь на вашу ветку, — проигнорировав выкрик, подхватил Казак.

— Да мы бы и сами с этим справились, если бы вы не устроили бойню в переходе!

Илья усмехнулся. «Если бы дали себя замуровать вместе с муранчой», — так, наверное, следует понимать это замечание?

И снова Казак сделал вид, что не слышит оппонента.

— Я не знаю, как долго удержит тварей этот завал. — Он кивком указал на разрушенный переход. — Но я точно знаю другое: оттого, что мы начнем убивать друг друга, мутанты из метро не уберутся.

— Плевать! — снова крикнул какой-то горлопан. — «Красным» нет места на синей ветке!

— Нет! Нет! Нет! — подхватили в толпе «синих».

— Вам нет здесь места, слышите, караснопузые!

— Бей «красных»!

— Мочи их!

— Смерть им!

— Смерть! Смерть!

Обстановка накалилась до предела. Жукоеды уже поднимали стволы и прижимались щеками к прикладам.

Пальцы легли на спусковые крючки. Виновные были найдены. Приговор был вынесен. Ненавистные соседи — некогда сильные и богатые — теперь оказались в роли жалких и беспомощных просителей. Но ненависть-то никуда не ушла. А значит, самосуд должен свершиться.

— Мы не займем место на вашей ветке! — снова заговорил Казак. — Мы уйдем в подметро! И вам проложим туда дорогу!

Жукоеды притихли, начали переглядываться, зашушукались между собой.

— Вам ведь нужны люди для зачистки подземелий? — продолжал Казак. — Считайте, теперь они у вас есть.

Пауза…

— Пусть остаются, — наконец предложил кто-то из жукоедов.

— Пускай, — согласились в толпе.

— Пусть идут в подметро.

«Красные» напряглись, но смолчали.

— Ты уверен, что люди захотят спускаться вниз? — шепотом спросил Илья.

— У них нет выбора, — так же тихо ответил Казак. — Если не захотят — нас всех положат на месте. Лишние рты здесь никому не нужны. Да и лишнего места у жукоедов нет.

* * *

На какое-то время жукоеды оставили их в покое. Вряд ли за ними не приглядывали вовсе, но какую-то свободу передвижения беженцы все же получили. Илья не преминул ею воспользоваться и, отделившись от кучковавшихся возле заваленного перехода «красных», принялся изучать окружающее пространство.

Сразу за блокпостом начиналась станция Пушкинская, которой еще до Войны успели дать название, но вот достроить так и не успели. Да какая там станция! Так, пещера. Необустроенная и неприспособленная для жизни.

Никакой отделки. Голый бетон и земля. Уходящий в темноту туннель. Платформ — нет. Путей — тоже. Ни намека на эскалаторы, только крутой, выложенный гниющими досками подъем наверх. К доскам прибиты ступеньки. Ненадежная лестница ведет к замурованному выходу. В нижнем углу толстой кирпично-бетонной стены угадывается лаз, в который едва-едва протиснется человек. Лаз закрыт стальным люком. Возможно — не одним.

Вот такие здесь гермоворота…

Света было немного. Собственно, его не было почти совсем. Посреди станции тлел маленький, огороженный кирпичами костерок. Кое-где мерцали светильники, едва-едва разгонявшие мрак.

Палаток — нигде не видно. Палатки занимают слишком много места. Вместо них Илья обнаружил нагромождение каких-то коробок и ящиков, больше похожих на собачьи будки, чем на человеческое жилье. И все же в них жили люди.

На Пушкинской имелись также дощатые клетушки, бараки и навесы в три-четыре этажа, к которым даже подходить было страшно. Грязные занавески делили нутро хлипких построек на отдельные «квартирки».

В стенах станции — там, где не было бетона или где бетонный каркас уже основательно искрошился, — темнели норы-землянки. Узкие и тесные. В такой земляной капсуле можно только лежать. А если вдруг обвалится? Тогда, надо полагать, землянка превращается в могилку.

Жилое пространство чередовалось с внушительными многоярусными конструкциями из поставленных друг на друга огромных дурно пахнущих коробов. Контейнеры для отходов, что ли? Или нет, скорее, «фермы» жукоедов. Вроде грибных плантаций, только предназначенные для разведения съедобных насекомых.

Трущобы — вот что это было. Самые настоящие подземные трущобы! Плотность населения на синей ветке оказалась даже выше, чем на многолюдных базарах диаспорских станций. Да и вообще, по сравнению с обиталищем «синих» красная ветка представлялась теперь роскошным отелем, а отрезанный от остального метро безлюдный Аэропорт и вовсе казался Илье президентским люксом. Надо же, какие слова еще сохранились в памяти…

В общем, все познается в сравнении.

«Как они тут только живут?!» — подумал Илья.

Он прошел через все станцию, заглянул в туннель.

Там было еще хуже. Редкие огоньки светильников и костер, горевший в ржавой железной бочке, кое-что освещали. Больше всего туннель за Пушкинской походил на ход муравейника. Если бы не огни и гул человеческих голосов, можно было бы подумать, что синюю ветку тоже захватила муранча.

Отдельных людей видно не было: глаз улавливал в полумраке лишь сплошное копошение и шевеление, заполнявшее почти все пространство туннеля. Только посередке оставался узенький проход, по которому, будь здесь проложены рельсы, не проехала бы даже легкая дрезина.

Над проходом были перекинуты дощатые мостки и широкие щиты-перекрытия, на которых располагались собранные из хлама и подручного материала «гнезда». Назвать человеческим жильем эти сооружения язык не поворачивался. Между тем там, на верхнем ярусе, тоже жили люди. Как бы жили… В полуподвешенном состоянии.