Обе девушки, шептавшиеся о чем-то своем, встрепенулись при последних словах и одновременно посмотрели на Семена с подозрением.

— О, ни в коей мере сказанное не может быть применимо к вам, мои дорогие, милые, верные боевые подруги, — поспешил заверить их оратор. И снова обратился к Нестору и Киру:

— Одним словом, Иисус может отречься от матери, как подтверждает Матфей в главе двенадцатой или Лука в главе четырнадцатой, мать же — никогда не отречется от Иисуса. Безусловно, речь идет о настоящей женщине. Именно поэтому настоящая женщина не может быть бодхисаттвой, а только женой ботхисаттвы, пока не переродится в облике мужчины.

— А как же тайваньская Мать-Будда, Гуаньинь? — вмешался Кир.

— Вспомнили! — Семен даже стукнул по столу дланью. — Статуя с телом мужчины и лицом женщины? В конце концов, предмета для спора нет. Мы же не опускаемся до качественных категорий «хорошо» или «плохо». Мы констатируем — и мужчины, и женщины таковы, каковы они есть. Каждый элемент незаменим в своем функционале. Будда, между прочим, весьма тонко понимал пределы возможностей каждого пола, потому и предписал даже искушенной в делах веры столетней монашке кланяться каждому новообращенному монаху.

— Что за дискриминация по половому признаку? — возмутилась Фея.

— Не по половому признаку, а по вопросам веры. Ты же у нас Faith, стало быть искушена в этой области, — Семен как-то по-дружески взлохматил Фее челку. — Будда таким образом пытался объяснить вещь ясную до прозрачности: вера женщины возможна только через веру ее мужчины.

— Семен утрирует, — снисходительно заметила Соня.

— Нисколько, — возразил Семен. — Помните библейскую притчу о Лоте и его супруге?

— Что-то, связанное с Содомом и Гоморрой? — наморщила носик Соня.

— И с Содомом, и с Гоморрой, и с Адмой, и с Севоимом. Из пяти городов у берегов реки Иордан тогда, по описанным в девятнадцатой главе Бытия событиям, уцелел только Сигор. История весьма поучительная. Я сейчас говорю не о грехах содомских, а о том, как разнятся вера мужская и женская. Говорят Лоту свыше — не важно кто: бог, ангелы, интуиция, мужская смекалка — хватай семью и беги. Они и побежали. Муж — по велению сущностей высших, а потому женщине не понятных, жена — по велению мужа. Наверняка, в голове у нее такие мысли гуляли: «Вот старый дурак! Какие-то ангелы с ним говорят. Намедни дочерей своих чуть толпе озверевшей не выдал. Сейчас — так вообще из города бежим. Мало, что добро свое бросили, так даже оглянуться нельзя! Что за чушь?». И оглянулась, превратившись в соляной столб. Дело в том, что мужчина веру создает сам, а женщина эту веру принимает опосредованно — в том виде, в котором веру создал мужчина. Проблема Лотовой жены лишь в том, что она не до конца доверяла своему мужу.

Семен повернулся к Нестору:

— Вот Вы, молодой человек, представьте себе, что говорите вашей замечательной супруге…

— Нине, — напомнил Нестор.

— Да. Говорите Нине, что Вы, скажем, Дракон. Поверит?

Нестор замер. Он уже сделал очередной глоток, но проглотить еще не успел, и теперь между небами крепчал терпкий клоповий вкус хорошего коньяка. Ответить он никак не мог. Но Семен и не ждал ответа.

— Если скажете это в шутку, то, в лучшем случае, улыбнется. А если скажете серьезно, то выгонит, — подытожил Семен.

Кир захохотал, хлопая себя по широким бедрам, как всегда он делал в приступах веселья.

— В точку! — хохотал он. — Добро пожаловать на Кисельную восемь!

— Вернемся к нашим мороженицам и мороженщикам, — Семен успокоил Кира серьезным взглядом. — Кстати, о последних. У того идеального потребителя мороженого нашего времени, который создан при помощи сложных технологий социальной инженерии, нет никакой возможности заглянуть по ту сторону прилавка. Все, что видит потребитель в новостях, фильмах, все, что он читает в книгах и — о, чудо! самостоятельно! — разыскивает в интернете, — все это лишь пестрая витрина. А с другой стороны этой витрины стоит простецкий парень в колпаке и фартуке. В руках он сжимает ложку для мороженого, которой, по своему разумению и в зависимости от заказа, подкладывает в наши креманки разноцветные шарики. И лежит это мороженое у него в килограммовых пакетах, и пакетов этих с разными вкусами сотни — хоть уешься. Простому обывателю нельзя даже одним глазком узреть изнанку такой витрины — наступит беспощадный, летальный когнитивный шок. Все равно, как у менеджера среднего звена, попавшего на «денежную фабрику»: он за каждую бумажку коллегам горло грызет, клиентам — попу лижет, а тут печатный станок из простой целлюлозы тонны этого дерьма штампует.

Сработало богатое воображение: Нестор почувствовал гадостный привкус и поспешил заглушить его коньяком. Выпил залпом, как водку, и понял, что — хватит! Видимо, «гости» это почувствовали: Семен замолчал, девушки принялись убирать со стола, а Кир потянул Нестора за рукав.

— Идемте, мой друг. Я Вам покажу одну тайную комнату. Зачаруетесь.

Они медленно поднимались по скрипучей лестнице — Нестор впереди, Кир, чуть подталкивая в спину, на две ступеньки ниже.

— Как сон? — спросил Кир тихо, почти заговорщицки.

— Не было сна, — так же тихо ответил Нестор через плечо. — Была гонка за кастеляншей Раджаса. И Белый Ясень. И черные жуки.

Ступенька за спиной Нестора резко скрипнула — Кир остановился.

— Все-таки Зоенька? — спросил Наставник и хмыкнул. — Выдала себя. Не сдержалась.

— Вы знали? — Нестор тоже остановился и обернулся.

Собеседники застряли между первым и вторым этажами.

— А, ну да! — вспомнил Нестор. — Вы же посылали проводника.

— Проводника, а не Зоеньку, — раздраженно отмахнулся Кир. — И не посылал, а наводил. И не я, а Седьмое дно, отдел совести.

Внизу стало шумно — Соня и Фея затеяли какую-то возню. Они звенели тарелками, перекрикивались и даже пытались спеть что-то неузнаваемое.

— Тише, — заторопился Кир. — Не здесь. Завтра, после работы. Если в твоей традиции послеобеденный сон — он отменяется. Жду на инструктаж.

— Какой уж тут сон? — пробурчал Нестор.

Стало жутковато. Седьмое дно — глубина немыслимая. Нестор помнил, что рассказывал ему Кир про отдел совести и наведение суггестий. Раз Нестором, рядовым Нагом Первого дна, занялись аналитики с самого низа, то сомневаться не приходится: он вовлечен в нечто весьма значительное, а потому — весьма нехорошее. Кажется, Наставник говорил, что «даже опасное».

— Я хотел бы знать… — начал Нестор достаточно громко — алкоголь лишает контроля.

Кир прижал палец к губам, а потом указал этим же пальцем вниз, на кухню, где веселились девушки и молча смаковал коньяк Семен.

— Всему свое время. Теперь уже скоро. Завтра, — заверил Наставник. — Кстати, по поводу завтра…