себя, твоим настроением завладели медикаменты. Стоили ли крохи искусственного счастья утраты свободы воли? Ты решил покончить с этими химическими костылями, которые тебя раздваивали или отупляли. Но к ним привыкло твое тело. Только через две недели новых тревог и подавленности тебе удалось снова стать самим собой.

В разложении событий на начало, осуществление и завершение ты предпочитал начало, потому что в нем желание главенствовало над удовольствием. В самом начале события сохраняли потенциал, которого завершение их лишало. Желание продолжается, пока не исполнится. Что касается удовольствия, оно означает смерть желания, а затем и самого удовольствия. Забавно, что, предпочитая начала, ты покончил с собой: самоубийство — это конец. Не счел ли ты, что оно станет началом?

Ты играл в теннис, сквош и пинг-понг. Ездил на лошади. Плавал. Бегал. Ходил под парусом. Гулял по городу и за городом. Ты не занимался командными видами спорта. Ты предпочитал усердствовать в одиночку, не зависеть от товарищей по команде. Ты любил играть против соперника не для того, чтобы его победить, а в надежде почерпнуть новые силы. Когда ты в одиночку прогуливался за городом на лошади или плавал в море, в реке, в бассейне, посреди предпринимаемых усилий тебе случалось вдруг впасть в уныние от абсурдности того, что ты в данный момент делал: спорт был совершенно бессмысленной деятельностью. Ты занимался им скорее из-за потребности себя растратить, а не из-за удовольствия от игры. Твое тело, как тело животного, производило больше энергии, чем необходимо. Накапливаемый избыток, если не удавалось его отвести, оборачивался против тебя. Если ты проводил неделю не растрачиваясь, ты начинал приплясывать на месте, твои мышцы были напряжены с момента пробуждения и не расслаблялись, пока не наступала ночь.

Чтобы оценить масштабы такого лишения, ты попробовал целый месяц не заниматься спортом. Ни тенниса, ни лошади, ни паруса, ни плавания, ни бега, ни ходьбы. Ты был наэлектризован. Как до отказа заряженный аккумулятор, грозил расплавиться или взорваться. Твои движения убыстрялись. Ты был неловок с самыми обычными предметами, словно впервые управляя сложной машиной. Вернулся забытый с раннего детства нервный тик. Ты без всякой причины вытягивал руки десять раз кряду, похрустывая костями в локтях. Расправлял плечи, до предела нагружая суставы. Неистово вдыхал и выдыхал на протяжении пяти минут. Начинал ходить на цыпочках и крутить лодыжками, беседуя с приятелем, который задерживал тебя слишком долго. У себя в комнате ты боролся с желанием побоксировать или нанести ногой несколько ударов в пустоту. Твое тело пыталось смошенничать и растратить себя, несмотря на навязанную ему тобой неподвижность.

Как-то зимним утром ты вышел на улицу в шортах, футболке и кроссовках. Ты пустился бежать по дороге вдоль реки, которая уходила от города, петляя по сельской местности. Было восемь часов, занимался день, рассеивался туман. Холод пронизывал твою скудную одежду, руки покраснели, замерзли уши. Тело казалось хрупким, как будто ты голым залез в морозилку. Ты не понимал, какой мазохизм подвиг тебя на эти муки. Но бежал ты быстро, и твое тело постепенно отогревалось. Вскоре капельки пота, выступившие на шее и бедрах, начали раздражать твою кожу. Ты запыхался, ледяной воздух проникал в твои легкие, и те отхаркивали накопившийся на их стенках никотин. Но ты не сдавался. После двадцати первых мучительных минут тебя охватила эйфория и ты забыл о холоде и болезненных усилиях. Теперь ты верил, что можешь бежать бесконечно, твой мозг затопил естественный наркотик, выделяемый телом. Ты пробежал полтора часа, прежде чем решил повернуть назад. Ты вернулся домой спустя три часа, насквозь промокший, равнодушный к холоду и страданию. Теперь мучительно трудно оказалось остановиться. Ты отдувался в передней, подпрыгивая на месте, чтобы как-то смягчить резкое окончание гонки. В доме было слишком жарко. Вновь покидать его не имело смысла, твое тело в процессе реакклиматизации уже не смогло бы выдержать щиплющий холод. Ты переходил из комнаты в комнату. Прошел мимо зеркала, твое лицо усеивали красные и желтые бляшки. Подойдя поближе, ты узнал свою физиономию, но тебе казалось, что она принадлежит кому-то другому. Ты просто разваливался от усталости. Ты принялся разглядывать мебель и другие окружающие тебя предметы. Они должны были быть знакомы, но оказались для тебя чужими. Ты взял словарь и, наудачу открыв его, попал на слово «фракция» и прочитал его определение. Слова были абстрактными картинками. Ты узнавал буквы, ты собирал их в звонкие созвучия, но из прочитанных фраз не возникало никакого смысла. Текст оставался непрозрачным, словно однотонная поверхность. Ты закрыл словарь и взял валявшуюся на полке конфету. Развернув обертку, положил конфету в рот. Резкий запах мяты оросил твое небо и наполнил легкие. Закашлявшись от его ярой перечности, ты уселся в кресло, закрыл глаза и откинул голову. Кровь с силой билась у тебя в сердце. Оно было тяжелее обычного. Артерии и вены казались слишком узкими. Плоть шумела. Не играла музыку, а тошнотворно пульсировала, и ты дожидался, когда спадет ее ритм. Деревянная спинка, на которую ты откинул голову, резала шею. Ты встал. Смена позы вызвала головокружение. На поверхности твоих глаз скапливались какие-то белые крупицы. Они застилали окружающее, мебель исчезла. В тот момент, когда ты был готов потерять сознание, по твоему позвоночнику пробежала дрожь. Белые крупицы расплылись, и вновь появились предметы, как в наплыве диафильма, но они были ничуть не более реальны, чем до этого. Ты повалился на диван, бархат обивки ластился к тебе, но это ощущение не вызывало никаких воспоминаний. Твоя память, казалось, была упразднена. Ты подошел к фотографии жены, стоявшей на полке в книжном шкафу. Ты равнодушно рассматривал ее, будто речь шла о выставленном на кабинке фотоавтомата портрете незнакомки. Обеспокоенный своей бесчувственностью, ты услышал шаги по паркету. Ты обернулся, это оказалась жена, она напоминала тебе об ужине, на который вас пригласили на следующей неделе и на который, как она предполагала, ты вряд ли захочешь пойти. Ты опроверг это еще до того, как успел подумать, что, собственно, собираешься сказать. Жена не скрывала своего удивления, но ты увидел в этом лишь абстрактную гримасу. Это была твоя жена, ты ее узнавал, но не мог понять, знаешь ли ее. Она была столь же абстрактна, как и предметы, на фоне которых выделялся ее силуэт. Она смотрела на тебя, она ждала какой-то реакции, но твое лицо было лишено выражения. Физическая избыточность утренней пробежки погрузила тебя в сон наяву, из которого ты никак не мог выйти. Происходящее у тебя между висками, глазами и затылком больше тебе не принадлежало. Тобой