– Что ты имеешь в виду?

До сего момента болтовня с юношей – молодым, открытым, непосредственным – больше занимала Валерия Петровича, отвыкшего от общения вообще и с подрастающим поколением в частности. Теперь он каким-то шестым чувством понял, что разговор может быть ему полезным. Что он способен дать новую информацию.

Ванечка сел и закрыл лицо руками. Затем глубоко вздохнул и глухо проговорил:

– Только обещайте про это никому не рассказывать. Никому! Тем более моим родителям. И ни с кем это не обсуждать. Даже – потом – со мной. Я хочу рассказать – и опять забыть… Все – забыть. Обещаете?

По выражению лица юноши, по его пылающим щекам Ходасевич понял, что тот решился поведать нечто действительно важное. По крайней мере, для него самого.

Валерий Петрович со всей серьезностью молвил:

– Обещаю. Твой рассказ и твое имя в любом случае останутся в тайне.

Пятнадцать лет назад

Ноябрь 1991 года.

Тем вечером мамочка, когда привела Ваню из детсада домой, объявила, что завтра он в сад не пойдет.

– Ура-а! – запрыгал он.

Детский сад Ванечка ненавидел всей душой. Во-первых, из-за еды. Во всем, чем там кормили, плавали пенки. И в манной каше, и в молочном супе, и в какао. И даже на такой вкуснятине, как гречневая каша с молоком. А те яства, где пенок не могло быть в принципе, например капустный суп, оказывались просто невкусными. Картошка в щах была порезана огромными ломтями и на вкус какая-то стеклянная. Никакого сравнения с маминой пищей.

Но это бы ладно. Хуже другое: воспитательницы эту гадость заставляли есть. И ругали тех, кто плохо кушал. И даже в угол ставили! Ванечку один раз от этой еды даже вырвало, и тогда его изругали еще сильнее. А все детишки над ним смеялись.

Кроме того, в садике вечно нужно было то одеваться, то раздеваться. То – на прогулку, то – с прогулки, то – для спанья в тихий час. Одеваться приходилось самому, а у Ванечки плохо получалось застегивать сандалики. И опять воспитательницы его ругали и даже заставляли других детей над ним смеяться – за то, что он не умеет застегивать обувку. Сколько раз он маму просил купить ему нормальные чешки! Но она от него обещаниями отделывалась – или говорила, что чешки в дефиците, или что скоро купит, а потом все равно обманывала.

Были в детсадовской жизни, конечно, и приятные моменты. Например, то, что Оля Коняева, похожая на принцессу, выделяла его из других мальчишек и часто хотела играть именно с ним. Но самым приятным все-таки было, когда за ним вечером приходила мама, обязательно приносила ему сладкую булочку и забирала его домой. Однако только ради того, чтобы испытывать радость от возвращения домой, – в детсад, конечно, ходить не стоило.

– А почему, мама, мы не пойдем завтра в сад? – спросил Ванечка, когда перестал радоваться.

Ему вдруг пришло в голову, что раз он не пойдет в садик – значит, придется идти в поликлинику. Поликлиника – конечно, лучше детсада, главным образом потому, что там не от темна до темна время проводишь, а гораздо меньше. Но и там тоже разных пакостей хватает. Сначала долго сидишь в коридоре – ждешь, как дурак, а мама тоже волнуется, да еще дергает: «Не бегай! Не прыгай! Не кричи!» А потом, когда очередь подходит и запускают в кабинет, врачи обязательно начинают издеваться: то в ухо залезут железякой какой-нибудь, то в нос, то живот начнут со всей силы мять, как будто у него не живой живот, а пластилин. Больно ведь!.. Нет, поликлиника – это тоже гадость.

Однако мамочка сказала:

– Ты, Ванечка, завтра поедешь в Листвянку.

О-о! О таком счастье он даже не мечтал! Листвянка! Родная Листвянка! Как же ему там было хорошо летом! Гулять можно сколько хочешь, хоть целый день, только вовремя приходи, когда мама или бабушка кушать позовут. А еще они с бабушкой, а чаще с дедушкой, ходили в лес, за грибами и малинкой. Еще дедушка ходил с ним на речку и даже разрешал сидеть в воде сколько хочешь. А сколько у него в Листвянке друзей было! Они и в прятки играли, и в штандер-стоп, и в вышибного, и на велике он катался!.. Да, Листвянка – это вещь!..

Правда, одно обстоятельство восторг от поездки в Листвянку все-таки подпортило. Он спросил:

– Мам, а там лето?

Мать, жарившая картошку, даже слегка рассердилась:

– Какое там может быть лето!.. Листвянка ведь рядом с Москвой находится. У нас зима – значит, и там зима.

Зима! Ну, это тоже ничего. Ванечка зимой в Листвянке никогда не был, только совсем малышом, годика в два, и про ту свою зимнюю жизнь на даче не помнил.

Но если там сейчас зима – значит, тоже лежит снег, и можно играть в снежки, и кататься на санках, и даже, наверное, играть в хоккей. Впрочем, надо уточнить.

– Мам, а мы санки возьмем?

– Возьмем.

– А клюшку?

– Какую еще клюшку?

– Как какую? Мою, хоккейную!

– Скажи, пожалуйста, зачем тебе, Иван, на даче клюшка? С кем ты там будешь играть? Там и детишек сейчас никаких нет, в Листвянке!

– Ну, ма-ам!..

– Не ной.

– Ну, мама, я сам с собой буду играть и с дедом! Ма-ам, ну давай клюшку возьмем!

– Будешь ныть, – пригрозила мать, – то ни в какую Листвянку не поедешь, а пойдешь завтра в сад.

Ваня знал, что это неправда: раз уж мама решила ехать, ее такая мелочь, как его поведение, конечно, не остановит, но на всякий случай нудить перестал. Тем более, что помимо клюшки дача и уже сама дорога на нее сулили множество занимательных приключений.

– А мы на лекторичке поедем? – спросил Ваня.

– Надо говорить: на э-лек-трич-ке, – нахмурилась мама.

– Я знаю, но мне так больше нравится.

– Надо говорить не как больше нравится, а как надо, – наставительно сказала мать.

– Хорошо. Мы поедем на э-лек-трич-ке?

– Да.

– С тобой и с папой?

– Нет, ты поедешь с бабушкой Аллой.

– У-у, а почему не с тобой?

Ванечка хоть и притворился, будто недоволен – однако ехать что с мамой, что с бабой Аллой было одинаково хорошо. И у той, и у другой были разные достоинства и недостатки. Мамочка больше, чем бабушка, воспитывает Ванечку, чтобы он все делал правильно: говорил, ходил, ел, сморкался – и ее перед людьми не позорил. Зато бабушка больше за него боится: например, что он на вокзале потеряется (поэтому вцепляется ему в руку как клешней), или что его дверью э-лек-трич-ки прищемит, или из окна продует… Однако и мамочка, и баба Алла, обе любили его (он это чувствовал). Любили, наверно, одинаково сильно, и пахло от них обеих приятно, хоть и по-разному, и обе с ним много разговаривали: бабушка Алла рассказывала истории из своей жизни (и они у нее никогда не кончались), зато мама любила шутить, смешить Ванечку и играть с ним… К тому же что та, что другая обязательно купят ему в дорогу сладкую булочку и, наверное, будут в электричке наливать чай из термоса. Интересно, а в поезде окна запотелые – как в садике? Или через них все видно – как дома? Или они замерзшие, словно в избушке из сказки?.. Если замерзшие, это ничего, можно продышать в них дырочку и смотреть, смотреть, как летят за окном дома, поля и деревья…