По-летнему теплый день сентября радовал солнышком. Лучи скользили сквозь кроны деревьев и падали на траву, присыпанную нежной пестрой листвой. Тиса подцепляла листья носками ботинок. Широкие канареечные с резным краем — липы и березы, волнистые с зелеными пятнами — дуба, веер ржаво-рыжих, скрученных по краям, — каштана, фиолетовые, как панцирь жука рогача, — листья дикой сливы. С лавочек вспархивали синицы. Перелетев на нижние ветки деревьев, птахи храбрились, выпячивали палевые грудки, поворачивали черные головки, с любопытством изучая пришелицу. Тропинка петляла к озеру.

Девушка вдыхала запах молодой осени и думала, что последнее видение, как она ни старалась, заблокировать не удалось. Стоит закрыть глаза, и вот оно. Капли дождя на лице. Обрыв, луна, цепочка сторожевых вышек за лесом. Покачивание тела и бесконечный шепот, в котором слов не разобрать. Кого она видела, и зачем он ей сдался? Одно ясно — ее броня трещит по швам. Блоки не держатся.

Озеро дохнуло в лицо влагой. Маленькое пуховое облако на миг закрыло светило и тут же, испугавшись своей смелости, отплыло в сторону. На берегу, словно выписанные маслом, смотрелись в зеркальную гладь ветлы, полоща длинные пряди в воде. Тиса сощурилась, прикрыла рукой глаза. Недовольно поглядывая на деревянный мосток, собравший вокруг себя пять лодок — они покачивались, натягивая чалки, — до сих пор не могла понять, к чему эта крайность. Разве с берега нельзя наблюдать за волшбой Филиппа? Обязательно лезть в эти шатающиеся лодки? Неужели все так хорошо плавают, что ничего не боятся? Она направилась к бревенчатому павильону, в котором обосновалась компания.

— Тиса идет! — донесся возглас Марики.

Ступив под сень беседки, Войнова поздоровалась с обществом и получила в ответ кивки и приветствия. Девчонка поцеловала ее в щеку, приподнимая полу большой лилово-кружевной шляпы, и затараторила:

— Ждем таможню. Зарай Климыч очень просил его дождаться. Еще Витер обещал быть. Я думала, вы вместе придете.

— Индюк тоже думал, — проворчала Тиса. Не объяснять же, что специально постаралась разминуться со старшиной.

— И с чего ты взяла, что я приду с ним?

— Ну, Ганна сказала, да и…

— Она пошутила. Кстати, а где она? Ты не знаешь?

— Я к ней забегала. Амалии Валериановне с утра нездоровилось, она осталась с бабулей.

Ну вот, Ганна ее бросила на съедение, а сама осталась дома.

Разговаривая с Марикой, девушка огляделась: что-то не так. Анфиса перешептывалась с подругами, кидая на нее торжествующие взгляды. Тонечка всякий раз, когда смотрела на Тису, выглядела так, словно ее мучила мигрень. Вэйн виновато улыбался из-за спин болтливых Горчаков, явно не собираясь к ней подходить. Подумала: уж не выросли на ее макушке лосиные рога?

— В чем дело? — спросила она.

— А? — прокричала в ответ девчонка, поправляя на головке шляпку. — Эти широкие поля меня замучили, ничегошечки не вижу в этой дурацкой шляпе. Что ты сказала?

— У тебя новая шляпка. — Тиса только сейчас отметила, что женщины пришли в головных уборах и все вместе теперь походили на скопище гигантских опят, облепивших деревянную беседку.

— Да нет, не новая, просто я из двух сделала одну. У меня была старая шляпа точно такого же цвета. Я отрезала у нее котелок, а полы разрезала по длине и пришила к этой. Получилось неровно, поэтому поверху на шов прикрепила кружево. Могу показать.

Марика задрала полу шляпы и возвестила:

— Трихон идет!

По тропинке к ним направлялся новобранец. Что он тут делает? Отец просил присматривать за ней только в скалах. А в общем-то парнишке наверняка интересно посмотреть на колдовство. Приглашали-то всех. Войнова добродушно ему улыбнулась, шкалуш поздоровался. Марика забыла о шляпе, отвлекаясь на Трихона, и Тиса отвернулась. Положив локти на перила беседки, она принялась наблюдать за полетом парочки мордоклювов над гладью Вежского.

— Похоже, жена градоначальника хочет вам что-то сказать, — через некоторое время шепнул «шпион».

И действительно, не прошло и минуты, как за спиной послышался голос Тонечки:

— Дорогая, не составишь мне компанию? Давай пройдемся к лодкам.

Они спустились из беседки по ступенькам, и Тиса подхватила Тонечку под локоть, когда та пошатнулась, поскользнувшись на мягкой траве. Медленным шагом они двинулись к мосткам. Голову жены градоначальника украшала шляпа цвета фуксии, но в отличие от Марикиной смотрелась солидно, особенно в сочетании с яшмовой брошью.

Речь Тонечка завела издалека.

— Такая прекрасная осень, не так ли? По-настоящему золотая. Я даже предложила Лавру в этот раз отпраздновать Жнухову Горку не на базарной площади, как обычно, а здесь, в парке. И знаешь, он не против. Мой муж не может мне отказать, такая душка! Натянем шатры, соорудим сцену. Будем рады, если твой батюшка пришлет на помощь солдатиков. Думаю, праздник в городском саду всем понравится. Ведь осень просто сказочная!

Тиса ждала, когда же собеседница сменит тему и заговорит о том, ради чего вытащила ее из беседки. Однако та расхваливала погоду и природу, пока они не поравнялись с мостками.

Наконец, оглянувшись назад, женщина остановилась.

— Не пойми меня неправильно, девочка, но твой поступок на прошлом вечере… — Тонечка мяла ладони. — Я понимаю, молодость горяча, но все-таки она — пожилая женщина. Ты очень расстроила Ордосию Карповну. Очень расстроила. А позавчера вечером у нее случился приступ… — Многозначительной паузой давая понять причину недуга столичной гостьи, продолжила: — Сегодня она еще слаба, но — надо отдать ей должное — великодушно отпустила Филиппа на озеро. Не могла отказать нам с Лаврушей. Прости, милая, но в ближайшее время, боюсь, я не смогу видеть тебя у нас в гостях.

Тонечка огорченно вздохнула, с жалостью глядя на девушку. Войнова оглянулась в сторону беседки и поймала на себе десяток любопытных взглядов. Виноватый взор вэйна только подтверждал догадку: должно быть, мать запретила даже разговаривать с ней. Горько усмехнулась про себя, вспомнив речи колдуна о том, что он разбаловал свою мать. Несомненно, служанка донесла хозяйке о встрече сына с несносной девицей у храма, и Ордосия приняла меры. Тиса вздохнула. Хорошо, что она не допускала даже мысли увлечься столичным красавцем. Жаль только, что последняя надежда тает — наверняка вэйн не будет теперь усердствовать, чтобы помочь с ее проблемой, и вряд ли напишет дяде, как обещал.

— Что ж, я понимаю, — ответила она спокойно, повернув голову к Тонечке.

— Только не обижайся на меня, девочка. Думаю, к Сотворению все забудется. Я уверена…

— Антонина Сергеевна, оставьте, — девушка дотронулась до ее руки. — Я вовсе не обижаюсь. И все прекрасно понимаю, — соврала она.

— Правда? — лицо женщины просветлело.

Кивнула. Что ж, теперь, по крайней мере, ясна причина всех этих взглядов и шепотков в ее сторону.