Мешок, чьи ремни разболтались за время схватки в поезде, зацепился за край одного ящика. Треснула ткань, но выдержала, не разорвалась. Дунаю приходилось часто биться со всем своим барахлом за спиной, но сейчас все казалось лишним, ненужной помехой, ведущей к плохому исходу.

Мешал лук, замедляя скорость боя. Тул на бедре задевал за ящики, грозился в ненужный момент помешать повороту. Пучок запасных стрел, торчащих за поясом, Дунай уже выхватил, заменив прочными прутами сломавшийся нож. А еще и пистолет, подсумки и прочее, так мешающие в тесноте прохода. Шайн же, несмотря на все его железо, двигался как заведенный, ни разу не сбившись, не хватал воздух жадными глотками. А вот пластун уже начал приоткрывать рот, как рыба, чувствуя накатывающую усталость. Противник ему попался знатный. Такого на своей памяти не встречал ни разу. Человек, чей изогнутый меч сверкал молнией во время быстрых ударов, сделал бы честь дружине, окажись он в стенах Кремля. Но шайн сейчас был на своем месте, посреди странного состава, так и не прекратившего движения, грохочущего и лязгающего. Враг, которого Дунай не мог даже зацепить, не то что рубануть как следует. Умелый и уверенный в себе мастер меча, спокойный и расчетливый.

Дунай отступал, сдвигаясь спиной к двери в последний вагон, стараясь не пропустить ни одного удара. А те сыпались на него градом, как будто шайн решил изобразить из себя сошедший с ума пресс. Удар! Дунай еле успел отбить его, шандарахнувшего сверху. Удар! Теперь спас ящик, который шайн зацепил плечом, снизил силу блестящей молнии. Удар! Пучок стрел жалобно зазвенел, ударяясь об пол, удержать их пластуну не хватило сил. Но Дунай, пусть и медленно, шаг за шагом, отступал. Скоро за спиной окажется дверь, а там он обязан оказаться за ней, захлопнув и отгородившись от мерно работающего мечом воина в пластинчатом странноватом доспехе.

Мечником пластун всегда был неплохим, на равных сражаясь со многими дружинными людьми. Но тут его могла выручить лишь выносливость, сила и скорость. В мастерстве Дунай уж точно уступал шайну. Да и, если уж честно, скоростью с мощью того тоже не обделили. Садит и садит по пластуну, как хороший молотобоец своей кувалдой. Даром что кувалда у него острая, вон, только щепки в сторону, как ящик зацепит. И кровь, вот как сейчас, когда бритва с овальной пластинкой гарды походя вспорола рукав пластунской куртки.

– Да чтоб ты сдох, пес незнаемый! – Дунай ответил резким ударом, все ж таки отшвырнув шайна чуть назад.– Понаехали тут, понимаешь! Не резиновая Москва, вас еще терпеть!

Шайн в ответ только оскалился, блеснув чуть кривыми, но очень белыми зубами. За весь бой он не издал ни звука, лишь сопеть начал недавно, видно тоже подустав. Ничего-ничего, знай наших! Дунай оскалился в ответной ухмылке, сделав шаг назад. В спину уткнулось что-то твердое и жесткое. Пластун замер, ожидая выстрела. Шайн оскалился еще больше, не нападая и беззвучно смеясь губами и блестевшими черными точками глаз. Кивнул головой, мол, посмотри. Дунай и посмотрел, отступив в сторону и стараясь не упускать шайна из виду. Да… не было печали, так черти накачали.

Шайн, входя в вагон, сделал то же, что и пластун. Дверь оказалась надежно закрытой, а как еще-то? Если в ручке, вбитая и чуть не завязанная узлом, торчит сабля одного из погибших ранее часовых.

– Думаешь, обхитрил? – Дунай кивнул на нее шайну.

Тот не ответил, пожав плечами. И ударил, практически не таясь, сверху. Дунай парировал удар, едва не упав. Но пропустил момент, когда сапог шайна пнул его по ляжке, заставив охнуть и чуть не подпрыгнуть на месте. Следующий удар вражина нанес, завернув меч хитрым финтом, с оттяжкой на себя. Пластун побелел от боли в отбитой и потерявшей подвижность руке. Клинок звякнул, упав на пол. Шайн оказался рядом, ударил ногой от груди, выбивая из пластуна воздух. А потом на затылок Дуная, взявшись не иначе как из воздуха, обрушился удар молота. Он грохнулся на пол, неожиданно ставший черным, ударился, не чувствуя, скулой. Последнее, что мелькнуло в голове пластуна, оказался сапог с хитрым узором, вытравленным по носку. И голос, тихий и шипящий, произносящий слова медленно, с натугой. Как будто шайн язык знал, но пользоваться им не умел:

– Зря ты полез к нам, воин из крепости. Ты бы никого здесь не нашел.

Фенакодуса только нео и переупрямит, потому как зело тупее.

Кремлевская пословица

Голова гудела, отдавая болью куда-то в шею. А-а-а… Дунай сел. И чего это она в шею ударяет так?.. Ну да, прям-таки странно, куда там. Такой удар пропустить, не иначе как кулаком шандарахнул, вражина. И кулачище вроде бы не особо и знатный, с олеговским, к примеру, не сравнишь. А бьет, как сваи забивает – раз, и все. Лежишь в отключке и ничего не можешь сделать, валяешься только, как кутенок беспомощный. Хотя у крысособак и щенки сильнее и злее, чем он тогда. К слову, а когда тогда-то? Помнилось пластуну, что когда с шайном мечами махали, так в бойницы света почти не проходило. Точно, смеркаться начало, как раз как Дунай на крышу вагона заскочил. Сейчас же светло, даже глаза напрягать не нужно лишний раз. Все как на ладони перед ними, все видно. Откуда свет-то?

Тот падал сверху через крохотное оконце, руку еле просунуть. Дунай встал, посмотрел на грубую и жесткую хрень, где пришел в себя. Тюфяк какой-то, только шерстяной и очень тонкий. Недаром спина болит, на камне-то поваляйся, когда без сознания. Однако интересно выходит, ничего не скажешь. Свалил его в бою шайн и не дорезал. Раз вокруг все в камне, вернее выщербленных бетонных блоках и кирпиче, то он внутри Форпоста, не иначе. Вон оно как обернулось, прямо не думал – не гадал здесь оказаться. Зачем его взяли, Дунай прекрасно понимал. Сколько раз сам ходил за «языками», притаскивая тех в Кремль? То-то и оно, что частенько. Пару раз, случалось, поднимали дюжие дружинники наверх и маркитантов, если выходило все обставить так, что те якобы погибли. В мешках на голове, чтобы никто не понял, что да к чему, берегли бояре тайну про жизнь вокруг крепости.

И каждый такой раз Дуная встречали одни и те же дружинники, постоянно обретавшиеся возле воеводы. А уж как они могли потом пленным язык развязывать, представлять не хотелось. Сам пластун такому же искусству тоже обучен. Тому, которым самых молчунов заставляют соловьями заливаться. И если на то пошло, даже более жестокому мастерству, чем в Кремле. Дунаю в рейдах время приходилось беречь, дорожить им во всем. А уж в допросах тем более. Есть от чего загрустить.

Дунай поежился, в каморке-то не тепло, немудрено подмерзнуть. Особенно если из одежды на тебе только подштанники. Ни куртки, ни штанов, ни сапог. Зато, нет худа без добра, все раны и ссадины или чистые, или перевязанные. Вот тоже, заботливые какие попались враги. Хотя… туров в Кремле тоже кормят хорошо, забивать и есть самим, как ни крути. Так что вряд ли ждет его тут что хорошее, если шайны так о нем заботятся. Сейчас подкормят да подлечат, а потом и потащат в свою пыточную. И не стоит ждать чего другого, помощи точно не будет. Да уж, вот так, значит, и отмерил ему Отец воинов, владыка Перун, закончить путь. Грозного рыжебородого Дунай решил не расстраивать и принять участь с честью, как и следует, вытерпев все муки. Хотя пластун внутри советовал подождать с собственными поминками по себе, родному. И выкрутиться как-нибудь. А ведь верно, чего голову вешать раньше времени? Он усмехнулся.