* * *

Под покровом густого утреннего тумана вражеская пехота численностью около 6 тысяч человек прорвала редко занятую линию обороны соседнего 37-го пехотного полка и продвинулась почти до самого командного пункта полка. 2-й батальон нашего полка был в спешном порядке переброшен на соседний участок, чтобы снова закрыть прорванную переднюю линию обороны. Наш 3-й батальон получил задание помочь уничтожить прорвавшиеся и теперь окруженные подразделения противника. Красноармейцы не сдавались, как раньше, а бились до последнего человека. Завязался кровавый бой, это было настоящее побоище. Но и мы сами понесли существенные потери: командир 37-го полка вместе с десятью другими офицерами был убит, еще восемь офицеров получили тяжелые ранения, и более двухсот унтер-офицеров и рядовых были убиты или ранены.

Через два дня мы снова вернулись на свои старые позиции, и опять потекла мирная жизнь. У нас было предостаточно свободного времени. И я решил воспользоваться удобным случаем, чтобы обучить весь личный состав батальона основам оказания первой медицинской помощи. Еще во время последнего огневого налета, который стоил жизни лейтенанту Якоби и Дехорну, я обратил внимание на их полную неосведомленность в этой области и беспомощность. Я проводил свои занятия под кронами старых, тенистых деревьев. Солдаты рьяно взялись за дело, так как теперь во время войны офицеров и рядовых связывали и другие узы, а не только дисциплина. Во время тяжелых переходов и боев мы все стали хорошими товарищами.

Эти курсы по оказанию первой медицинской помощи, практической гигиене, обнаружению заразных болезней и борьбе с ними полностью оправдали себя во время тяжелых боев, ожидавших нас осенью и зимой. Даже во время тяжелых арьергардных боев ни один раненый никогда не оставался без медицинской помощи. Весь наш батальон представлял собой тесное сообщество, объединенное принципами взаимопомощи.

* * *

Русский старик с седой бородой и в поношенном сюртуке ждал нас при выезде из лагеря для военнопленных на озере Щучье. В том, как он поднял руку, чтобы остановить нашу автомашину, было что-то властное, а когда он направился к нам, во всех его движениях и в манере держаться сразу почувствовалось врожденное достоинство. Он обратился ко мне почти на безупречном немецком:

– Извините, пожалуйста, господа, что я вас остановил. Но я ждал вас здесь уже несколько часов.

– Что мы можем сделать для вас?

– Моя дочь очень больна. Как вы знаете, теперь здесь не осталось ни одного русского врача. Я подумал, возможно…

– Где вы живете?

– Примерно в пяти километрах отсюда. Не знаю, не слишком ли уместна моя просьба, герр доктор…

Я распахнул дверцу машины. Он сел на заднее сиденье, осторожно положил свою трость на пол и, несмотря на свой потертый сюртук, с достоинством истинного барина откинулся на спинку сиденья. Оказалось, что он носил одну из известнейших старинных русских фамилий.

– Но солдаты называют меня просто «старый пан», – сказал он.

Слово «пан» означало по-польски и по-белорусски «господин».

Очевидно, «старый пан» был редкостным экземпляром в коммунистической России, а именно законченным индивидуалистом. Это было заметно даже по его дому, который стоял на отшибе, в стороне от деревни. По обе стороны от него росли ухоженные фруктовые деревья и был разбит большой огород. За домом виднелась неизменная русская баня, а за ней раскинулся поросший высокой травой луг.

– Здесь живут только три мои дочери и я сам. Моя жена умерла четырнадцать лет тому назад во время родов, – сказал старик, когда мы вошли в дом. В этом доме была гостиная и отдельная спальня, и этим он отличался от обычных русских изб. В чистенькой спальне на кровати лежала заболевшая девушка лет двадцати. Обе ее сестры – лет примерно пятнадцати и семнадцати – тоже были здесь. Когда мы вошли, они вежливо поздоровались и, чтобы не мешать, сразу же вышли из комнаты. Я осмотрел больную и диагностировал тяжелый грипп. Девушка тяжело дышала, и у нее была высокая температура.

– Ваша дочь действительно очень больна! – сказал я старику, когда мы вернулись в гостиную. – Сначала мы должны сбить температуру. Делайте ежедневно во второй половине дня и вечером холодные компрессы и давайте ей три раза в день по две таблетки пирамидона и одну таблетку кардиазола для стимулирования сердечной деятельности. Таблетки я вам дам. На следующей неделе я снова заеду к вам!

– Я вам очень благодарен, герр доктор! – Старик склонил свою седую голову. – Не хотите ли чашку чаю? Грета!

Старшая девушка внесла в гостиную дымящийся самовар с чаем. Мы уселись вокруг стола на резные дубовые стулья, которые явно были родом из другой эпохи, и старик вкратце поведал мне историю своей жизни. До большевистской революции он изучал иностранные языки в Париже и в Вене, а потом некоторое время жил в Берлине, Лондоне и Монте-Карло.

– Как же вы пережили революцию? – поинтересовался я.

– Моя покойная жена была шведкой. Во время беспорядков мы уехали в деревню и прятались там, пока это кровавое безумие не закончилось. Потом большевикам понадобились люди со знанием иностранных языков. Так мы оказались в Москве, где прожили несколько лет. Я переводил немецкие и французские научные и газетные статьи на русский язык. – Он улыбнулся. – Полагаю, тогда я знал гораздо больше о Германии и Франции, чем ваши соотечественники о Советской России!

– А сейчас? Большевики оставили, наконец, вас в покое?

– Я рад, что могу растить своих дочерей здесь. Мы живем тихо и просто занимаемся своим хозяйством. Но, герр доктор, если вы хотите правильно понять большевизм, то вы должны забыть западную разновидность коммунизма! На практике у немецких или французских коммунистов мало общего с русскими, о чем те сами и не догадываются! Здесь никто не соблюдает права человека, здесь человек всего лишь маленький винтик огромного государственного механизма. Человек существует для партии только до тех пор, пока он в состоянии что-либо производить. Судите сами, двести миллионов жителей России были в самом начале единственным исходным материалом, который находился в распоряжении большевиков! И вот теперь партия превратилась в Господа Бога!

– И все же у вас в углу висит святая икона?

– Да, у нас есть икона, как и у многих других русских крестьян. Но в квартире большевика вы больше не увидите в углу гостиной икону. Там висит портрет Сталина. Сталин и Ленин теперь у них вместо Бога!

Мне было пора уходить.

– Но, пожалуйста, никому не рассказывайте об этом! – попросил он.

– Конечно не буду! Но возможно, Сталину осталось недолго править вами!

– Хм… Россия огромная страна, а Сталин страшный и жестокий человек. Пройдет еще немало времени, прежде чем большевизм будет окончательно уничтожен! – сказал «старый пан» на прощание.

Неделю спустя я снова навестил «старого пана» и его больную дочь. Мы подъехали к самому дому и увидели, как обе его младшие дочери в чем мать родила резвились на лугу за домом. «Старый пан» вышел из дома и поспешил нам навстречу.