– Он хотел, чтобы мы не мешали его собратьям реализовать их планы, – добавил Ратцингер. – А мы совсем забыли об этой фразе. Значит, чтобы их остановить, нам нужно действовать с точностью до наоборот…

– И что это тогда значит? Что нам это дает? Не ходите за мертвыми… Куда? Мы же как раз хотим, чтоб мертвых больше не было.

Ответ созрел у Ратцингера мгновенно:

– Египтяне хоронили мертвых на западном берегу Нила.

– Почему? – недоумевала Марго.

– Потому что там заходит солнце. Оно там тоже умирает, рождаясь заново утром на востоке. А утро может и не наступить. Ведь ночью бог-солнце Ра сражается в царстве мертвых со змеем вселенского хаоса Апопом, который мечтает уничтожить то, что демиург сотворил из небытия в начале времен.

Маргарите не надо было повторять дважды. Девушка лишь кивнула и двинулась по коридору. Отыскав западный сегмент стеклянной стены, девушка устремила свой взгляд туда. Ратцингер подскочил к ней и всмотрелся в мерцающий огнями черный ландшафт города.

Позади них снова застучали ботинки государственных служащих. На их фоне почти терялся цокот собачьих когтей. Федералы возвращались с обыска.

– На башне бомбы нет, – коротко констатировал Ряховский.

– А ей тут и не с чего быть, – холодно ответила ему Марго, указывая вперед на панораму города.

Все немногочисленные гости башни собрались у стекла. Их взгляд был устремлен на юго-запад. В отдалении виднелось скопление огней около небольшого светло-розового здания, от которого отходила, прорезая город, словно след гигантской улитки, лента железнодорожных путей.

– Если ей где-то и быть, – продолжила Маргарита, – то на Савеловском вокзале.

Александр Ковальский с энтузиазмом и азартом запрыгнул на водительское сидение рабочего фургона, едва не разбив дверь при закрытии. Как только все члены опергруппы, включая двух гражданских помощников, разместились внутри, он вдавил газ в пол, и фургон помчался к Савеловскому вокзалу. Ряховский тут же связался с контртеррористическим подразделением «Альфа», чтобы они прислали подкрепление на предполагаемое место следующего взрыва. Ковальский взглянул на часы.

22:49.

До роковой отметки оставались считаные минуты. Ковальский без всякого зазрения совести переключил передачу, не ослабляя нажима на акселератор.

Фургон мчался по дороге, перескакивая с одной полосы на другую, обгоняя немногочисленные в этот поздний час машины. От быстрой езды у Ковальского захватило дыхание, и он не мог сконцентрироваться на том, что обсуждали остальные, сидя у мониторов в задней части фургона.

У них теперь есть шанс искупить свою вину за предыдущие неудачи – так думали члены следственной группы, движимые в первую очередь этим осознанием. Если они смогут предотвратить катастрофу, а еще по-хорошему и поймают этих ублюдков, то все погибшие за последние двое суток будут отомщены. Включая отца Маргариты, решившегося покончить с собой, чтобы деяния сеттитов все-таки прекратились.

Да, они все же полагали, что Владимир Романов покончил с собой, чтобы не позволить сеттитам совсем уж замести следы. Возможно, культисты, будучи мастерами конспирации, изначально намеревались ликвидировать его иным образом (отравить, например), и Романов знал об этом. Однако его внезапная кончина от естественных причин вряд ли вызвала бы столько же шума, как самоубийство в пустой квартире, исписанной символами. Все это было ловко придумано, чтобы привлечь внимание, и его коллеги сразу взяли верный след.

Через пару минут фургон вырулил на Третье транспортное кольцо и помчался дальше на запад. Ночная Москва, большая часть которой уже готовилась ко сну, пока её меньшая часть расползалась по барам и клубам, проносилась мимо бесконечными потоками билбордов, экранов и светящихся окон, а также желтоватым светом уличных фонарей.

Чуть придя в себя и вернув ясность сознания, Ковальский смог все-таки вслушаться в разговор остальных членов команды.

– Потенциальных жертв теперь крайне много, – говорила Алиса. – Около одиннадцати прибывают и отбывают полтора десятка поездов. Все это пригородные электрички. На них вечером в пятницу огромное количество народу, поскольку многие едут на дачи. Сеттита будет непросто вычислить в толпе.

– А нам и не нужно его вычислять! – решил встрять в разговор Ковальский. – Просто дождемся, когда явятся бойцы «Альфы», оцепим вокзал и нейтрализуем засранцев!

– Ты совсем с ума сошел, Саша?! – воскликнул Ряховский. – Ты забыл, что мы так не действуем? К тому же ваши инсинуации о загробном царстве, садящемся солнце и прочей ерунде меня не убедили.

– Но времени почти не осталось! – возразила Марго. – Если мы действительно ошиблись, то опять узнаем об этом слишком поздно.

– Ничего страшного, – отмахнулся от неё Ряховский. – Если вы действительно ошиблись и я окажусь прав, то быстренько перебросим альфовцев на Белорусский вокзал. Благо они рядом. Мы в любом случае их схватим.

– Тогда не проще ли оцепить оба вокзала, чем заставлять бойцов бегать туда-сюда? – удивился Ратцингер.

– Ох, вы, гражданские, такие наивные. Прямо диву даешься. Вы считаете, что у нас бюджеты резиновые? Если мы на каждый чих будем оцеплять половину города, то у государства денег не хватит нам платить. Поэтому любая группа, любой наряд вызываются только тогда, когда на это имеются очень веские основания. А не стишата поехавших язычников.

– Учитывая, что мы за сегодня и так нарушили почти все юридические и бюрократические процедуры согласования, имея минимум санкций со стороны нашего руководства, – вступилась за начальника Алиса, – то нам лишние проблемы не нужны. Мы и так действуем на свой страх и риск. Не будем усугублять ситуацию.

Марго презрительно хмыкнула и замолчала. Ковальский был с ней солидарен, но не осмелился возразить Ряховскому. Если он что и усвоил за время работы в ФСБ, так это то, что нужно уметь вовремя промолчать и не рассуждать там, где не следует. Очевидно, раньше такая позиция полностью устраивала каждого сотрудника, поскольку не противоречила логике действий ведомства. Но сложившаяся сегодня ситуация была уникальной в своем роде, и теперь все увидели изнанку подобных принципов действия, которыми руководствовался Ряховский. Минимум шума и огласки, минимум затрат, максимум эффективности.

Вскоре перед группой возник Савеловский вокзал. Светло-розовое здание с огромным окном посередине, напоминавшим окна-розы в католических соборах Европы, располагалось под углом к эстакаде Третьего транспортного кольца. Перед главным входом всегда была небольшая площадь с парковкой для машин, но теперь на её месте виднелась огромная яма, огражденная металлическим гофрированным забором. Столичные власти расширяли московское метро.

Ковальскому пришлось протиснуться чуть дальше после съезда с эстакады, развернуться, двинуться обратно и вырулить под мостом, чтобы оказаться у главного входа на вокзал. Толпа пятничных пассажиров оказалась зажата между зданием и забором стройки, и теперь люди толпились как селедки в бочке. Они с баулами и чемоданами, несмотря на уже прозвучавшие за день сообщения о взрывах на других вокзалах, все равно топтались и переминались на месте, словно пингвины, продвигаясь вперед.