полковых традициях. Нередко так было и с командирами, лейтенантами военного времени, которых после двух-трех месяцев эфемерной подготовки выбрасывали со своих студенческих парт или канцелярских вертящихся стульев в руководство странными серыми солдатскими массами.

Но и в пехоте степень дезорганизации была разной. Основным полем разлагающей пропаганды и деятельности большевистской и немецкой агентуры были так называемые «третьи» дивизии, формирование которых было начато в январе 1917 г. Преобразование армейских корпусов на 3-дивизионного состава вместо 2-дивизионного — неудачнейшую реформу, вызвавшую резкое неодобрение генерала Алексеева и большинства офицеров Генерального штаба, — провел генерал Гурко, временный начальник штаба Верховного главнокомандующего, Императора Николая II, пока сам генерал Алексеев находился в отпуске в Крыму по болезни. Эти «третьи» дивизии, состоявшие из частей, от которых стремились избавиться командиры уже существующих дивизий, по своей бесполезности представляли собой случайные массы людей без всякой организации и дисциплины, действовавшие в самых плохих материально-технических условиях. Впоследствии, при осмотре мною различных фронтов, я слышал громкие жалобы на эти проклятые «третьи» дивизии, ставшие носителями трусости, анархии и развала. Именно в пехоте сосредоточили свою работу большевистские и немецкие агенты. Только здесь они имели настоящий успех. Только самые темные, самые невежественные и откровенно реакционные части русской армии пришли на помощь этим злейшим врагам Свободной России. Здесь все лозунги Революции слились в один сплошной зверский рев: «К черту войну! Айда домой! Вдоволь вы напились нашей крови!» Единственным языком, который могли понять эти армейские низы, был язык силы. И как только эта сила была восстановлена Временным правительством, она была приведена в действие.

Мечты о мире

Но вначале, в первые недели революции, были и другие настроения, как в армии, так и в народе. Россия не только физически устала от войны; Новороссия духовно восстала против дальнейшего кровопролития. Она искала, может быть, наивно, но честно и искренне выход из того, казалось бы, безнадежного тупика, в который попала вся воюющая Европа.

Многим революционным энтузиастам, как в тылу, так и на фронте, казалось естественным, что русская Революция, освободив Россию от всех пороков старого режима, принесет духовное освобождение остальному страдающему человечеству. Немедленный и справедливый мир для всех воюющих народов был несбыточной, но манящей, почти гипнотической мечтой, покоряющей сердце.

14 марта Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов проголосовал за свое знаменитое обращение «К народам всего мира» с призывом к действиям за немедленный мир. Прозвучало уверенное обещание «Он придет!». Ибо только «империалистические правительства» воевали друг с другом, а народы были вынуждены лишь повиноваться. Теперь, когда русская демократия «равноправной» вошла в «семью свободных народов», она отреклась от всего империалистического прошлого царской России. Поэтому ничто не мешает другим народам, действующим «через головы своих правительств», последовать примеру «Свободной России» и положить конец братоубийственной бойне. И, прежде всего, Германия должна покончить со своей империалистической реакцией. Вильгельма надо свергнуть, пронзив тем самым самое сердце мирового империализма. И тогда в ослепительном свете правды и справедливости над Европой взойдет новое солнце мира и любви. Вчерашние враги объединятся в братских объятиях. Так звучало обращение Совета.

Западному миру эти слова показались наивным, ребяческим лепетом. Там не только правительства, но и сами народы вели войну на смерть. Они не видели выхода из войны через революцию дома. Представители российской демократии вскоре узнали об этом из уст социалистов и лейбористов, приехавших к нам из Парижа и Лондона. Вскоре они поняли, что их борьба за мир, если она увенчается успехом, должна основываться не на риторике, а на твердой силе восстановленного фронта. Однако уже 14 марта, в момент величайшего увлечения с верой в европейское чудо вожди русской пролетарской демократии стали испытывать некоторые тревожные опасения. Они призвали немецких рабочих последовать примеру своих русских товарищей и положить конец абсолютизму Гогенцоллернов. Но, по-видимому, они не были вполне уверены, что их призыв будет услышан, ибо среди умоляющих слов обращения Совета неожиданно раздается предостерегающий крик: «Русская революция не отступит перед штыками завоевателей и не позволит раздавить себя внешней военной силой».

«Мир» с Людендорфом! Но империалистическая Германия, в которой господствовала диктатура Людендорфа, не собиралась угрожать «демократическим завоеваниям» русской революции «штыками». Немецкий генеральный штаб был хорошо осведомлен о настроениях русской демократии и рядовых членов русской армии в первые недели революции. Поэтому мы видим, что она меняет свою стратегию на Восточном фронте с быстротой и дальновидностью, достойными гения. Вместо того, чтобы направить свою тяжелую артиллерию и штыковые удары против России, оно выпустило бурю воззваний, более ядовитых, чем самые ядовитые газы.

Русская революция хочет мира. Тогда зачем медлить? Зачем свергать Вильгельма, когда его королевское высочество, сам принц Рупрехт Баварский, главнокомандующий Восточным фронтом, не думает ни о чем другом, как о помощи русским рабочим и крестьянам, одетым в солдатские мундиры, русским пролетариатам, угнетенным своими и англо-французскими капиталистами, чтобы сбросить ненавистное иго международных банкиров и, установив прочно господство трудящихся масс в России, установить вечный мир между Россией и Германией.

Таково было действительное содержание немецких прокламаций, распространяемых среди русских войск.

Воззвания Его Королевского Высочества к русским войскам были не единственным средством, использованным немцами для передачи своего обещания, что ни один выстрел не будет произведен немцами без провокации наступления русских. Имперская Германия зашла еще дальше в своей дьявольской игре на первобытной наивности русских воинов. Кое-где из немецких окопов навстречу русским двигались «мирные делегации» с белыми флагами. Эти «делегации» были отогнаны огнем русской артиллерии. Это вызвало возмущение в русских окопах, а новые немецкие прокламации не жалели слов праведного гнева против нежелания русских генералов прислушаться к мирным предложениям Германии. Затем генерал Драгомиров приказал принять одну из таких немецких делегаций и доставить ее к нему. В присутствии делегатов армейских комитетов был допрошен главный германский парламентарий. У него, конечно, не было никаких мирных предложений.

Этот локальный эпизод, однако, не возымел целебного эффекта. Получив такого могущественного союзника в борьбе за «мир во что бы то ни стало», наши воины с неописуемым возмущением встречали любые попытки командиров побудить их к действию.

Русский фронт замер. Гробовая тишина воцарилась вдоль наших позиций на сотни миль. Русские солдаты были приняты немцами в качестве гостей. Последовала волна братаний, сопровождаемая бесконечными встречами. Времени для этого было предостаточно, ибо русские войска отказывались даже чистить винтовки. На Русском фронте было установлено фактическое перемирие, в то время как друзья русской Революции в германском Генеральном штабе торопили свои дивизии с Востока на Французский фронт.