между вариациями их текстов. Но это не то же самое, что вопрос, который должен быть услышан, к тому же Академия не придавала ему другого значения. Соотношение прибыли и заработной платы должно восприниматься в абсолютном смысле, а не с точки зрения неубедительных происшествий в торговле и разделения интересов — двух вещей, которые впоследствии должны получить свое толкование. Я объяснюсь.

«Коммунисты, более откровенные в своих оборотах, нежели некоторые другие приверженцы волнительных и миролюбивых идей, решают проблему и обещают, как только они возьмут власть, экспроприировать всех и никому ничего не компенсировать и не гарантировать».

П.-Ж. Прудон, «Философия нищеты»

Рассматривая производителя и потребителя как одно лицо, вознаграждение которого, естественно, равно его продукту; затем, выделяя в этом продукте две доли, одна из которых возмещает производителю его вложения, а другая формирует его прибыль, исходя из аксиомы, что любая работа должна оставлять излишек: мы должны определить отношение одной из этих двух долей к другой. После этого будет легко вывести соотношение благосостояния двух классов, предпринимателей и работников, так же, как и произвести учет коммерческих колебаний. Это будет серия следствий, прилагаемых к доказательствам.

Однако для того, чтобы такое соотношение существовало и стало ощутимым, необходимо, чтобы какой-либо закон, внутренний или внешний, руководил формированием заработной платы и цены продаж; и поскольку в текущем положении вещей заработная плата и цена постоянно варьируются и колеблются, спрашивается, какие общие факты, причины, которые приводят к изменению и колебанию стоимости, и в каких пределах происходит это колебание.

Но сам этот вопрос противоречит принципам: ибо, кто говорит о колебании, тот непременно предполагает среднее направление, к которому центр тяжести стоимости постоянно возвращает его; и когда Академия требует, чтобы определялись колебания прибыли и заработной платы, она тем самым требует, чтобы определялась стоимость. Так вот, именно это и отбрасывают господа из Академии: они не хотят слышать, что если стоимость изменчива, она тем самым определяема; что изменчивость — это показатель и условие определенности. Они утверждают, что стоимость, можно смеяться, никогда не может быть определена. Это как если бы утверждалось, что с учетом количества колебаний в секунду маятника, амплитуды колебаний, широты и высоты места проведения эксперимента, габариты маятника не могут быть определены, поскольку он находится в движении. Таков первый символ веры политической экономии.

Утверждают, что стоимость, можно смеяться, никогда не может быть определена. Это как если бы утверждалось, что с учетом количества колебаний в секунду маятника, амплитуды колебаний, широты и высоты места проведения эксперимента, габариты маятника не могут быть определены

Что же касается социализма, то он, похоже, не испытывает ни стремления понять этот вопрос и не заботится о нем. Среди множества его элементов одни просто исключают проблему, подменяя распределение нормированием, то есть изгоняя из общественного организма число и меру; другие попадают в неловкое положение, применяя к заработной плате всеобщее избирательное право. Само собой разумеется, что эти бедняги находят обманутыми тысячи и сотни тысяч.

Приговор политической экономии был сформулирован Мальтусом[140] в этом знаменитом отрывке:

«Человек, который рождается в уже занятом мире, если его семья не может прокормить его, или если общество не нуждается в его работе, этот человек, говорю я, не имеет ни малейшего права требовать какую-либо порцию пищи; он действительно лишний на земле. На великом пиру природы нет места, сервированного для него. Природа велит ему уйти, и не медлит сама привести этот приказ в исполнение».

Итак, вот каков необходимый, роковой вывод политической экономии, вывод, который я продемонстрирую с невиданной до сих пор в этом порядке исследований очевидностью: смерть тому, у кого ничего нет.

Чтобы лучше понять мысль Мальтуса, давайте переведем ее в философские выражения, лишив ее ораторского блеска:

«Индивидуальная свобода и выражаемая ею собственность даны в политической экономии; равенство и солидарность в ней не даны.

При таком режиме каждый у себя, каждый за себя: труд, как и любой товар, подвержен росту и падению: отсюда риски пролетариата.

Тот, кто не имеет ни дохода, ни жалованья, не имеет права ничего требовать от других: его несчастье ложится на него одного; в игре фортуны удача повернулась против него».

С точки зрения политической экономии эти предложения неопровержимы; и Мальтус, сформулировавший их с такой тревожной точностью, застрахован от упреков. С точки зрения условий общественной науки эти же предложения радикально ошибочны и даже противоречивы.

Ошибка Мальтуса, или, лучше сказать, политической экономии, заключается не в том, что человек, которому нечего есть, должен погибнуть, и не в том, что в условиях индивидуального присвоения тому, у кого нет ни работы, ни дохода, не остается ничего иного, как уйти из жизни путем самоубийства, если он не предпочитает, чтобы его преследовал голод: таков, с одной стороны, закон нашего существования; таково, с другой стороны, следствие собственности; и М. Росси приложил слишком много усилий, чтобы оправдать здравый смысл Мальтуса в этом вопросе. Я подозреваю, правда, М. Росси, столь пространно и с такой любовью защищающего Мальтуса, в стремлении рекомендовать политическую экономию так же, как его соотечественник Макиавелли рекомендовал в своей книге «Государь» ко всеобщему изумлению деспотизм. Рассматривая нищету как непременное условие промышленного и коммерческого произвола, М. Росси, кажется, кричит нам: вот ваше право, ваша справедливость, ваша политическая экономия; вот собственность.

Но галльская наивность ничего не слышит в этих тонкостях; и лучше было бы сказать Франции на ее безупречном языке: ошибка Мальтуса, вице-радикала политической экономии, заключается в целом в том, чтобы утвердить в качестве окончательного состояния переходное состояние, то есть разделение общества на патрициат и пролетариат; — в частности то, что в организованном и, следовательно, солидарном обществе возможно, что одни владеют, работают и потребляют, в то время как у других нет ни собственности, ни работы, ни хлеба. Наконец, Мальтус, или политическая экономия, заблуждается в своих выводах, когда видит, что способность к безграничному воспроизводству, которой пользуется человеческий вид, ни больше, ни меньше, чем все виды животных и растений, представляет собой постоянную угрозу наступления голода; в то время, как из этого следовало лишь вывести необходимость и, следовательно, существование закона равновесия между населением и производством.

В двух словах теория Мальтуса, и в этом большая заслуга этого писателя, заслуга, которую никто из его коллег не учитывал, заключается в сведении к абсурду всей политической экономии.

Что же касается социализма, то Платон и Томас Мор[141] уже давно охарактеризовали его одним словом: УТОПИЯ, то есть отсутствие, химера.

Однако надо это сказать, отдавая дань уважения