— Я предупреждал: не волновать.

— Я и не волновал. — Павел пожал плечами. — Ну кое-что прояснилось. Спасибо, Семеныч. Пусть все твои пациенты выживут.

Павел шагал по коридору, обдумывая сказанное. Что ж, во всем этом деле есть некая странная подоплека, пока он не выяснил, в чем загвоздка, но у него есть у кого спросить.

Павел развернул машину и вырулил на дамбу — ему надо было попасть в театр. Завибрировал телефон в кармане, и Павел неохотно ответил на звонок. Звонил Назаров, а у Павла не было ничего, что могло бы его утешить.

Но Назаров не нуждался в утешении, скорее он сам явился с вестью, но информация оказалась настолько своеобразной, что поверить в нее вот так с ходу просто невозможно.

— Никита? — Павел хмыкнул. — Жень, он же ее брат.

— Возможно, что натянутые отношения Вики с семьей, ее уход из дома связаны именно с их… своеобразными личными отношениями. — Назаров был взволнован. — И тогда рассказ Натальи Балицкой о ссоре, которую она якобы видела накануне, может быть правдой.

— Если Виктория давно знала об инцесте, вряд ли именно та ссора была из-за него, как и убийство. Жень, тут надо разобраться. Кто тебе сказал об этом?

— Приходила Ира Ладыжникова.

— Я не ослышался? — Павел засмеялся. — Дочь Коли-Паука пришла к тебе в офис и рассказала невероятную историю о связи Дарины и Никиты, и мы ей просто верим на слово?

— А зачем ей лгать?

— Я сейчас с ходу найду сто причин лгать, и десяток из них подойдет дочери Ладыжникова. — Павел остановил машину недалеко от подвала, в котором оборудовал себе рабочее место. — Ладно, я понял. И насчет Моргана тоже. Ты молодец, Назаров. Я поработаю над этим, может, что-то выстрелит.

Павел уже начал читать книгу Назарова о психологии интернет-толпы и теперь понимал, о чем он говорит, как и то, что он, скорее всего, прав.

* * *

— Я тут копнул с другой стороны.

Виктор достал свой потрепанный блокнот. Отчего-то он покупал дешевые блокноты на пружинах, которые после каждого нового дела просто выбрасывал, но он привык записывать все, что узнавал, привык записывать даже мимолетные мысли, когда попадалось сложное дело. Он гораздо лучше воспринимал написанный текст, нежели информацию на слух, и записывал не потому, что не полагался на память, а просто для удобства.

Правда, разобраться в его записях мог только сам Виктор, в его ужасных блокнотах существовала собственная система, понятная лишь ему одному. И вот теперь он достал такой же блокнот на пружинах и полистал его, систематизируя то, что собирался сказать.

— Я поинтересовался у разных людей о личности Виктории Станишевской. — Виктор скорчил гримасу. — Уж больно светлый образ получался, а я не верю в светлые образы. Нет, после всей той грязи, что на нее вылилась, я понимаю, что люди пристрастны, но я нашел нескольких ее знакомых, которые вполне объективно могли судить о ней, и тут такая картина получилась интересная.

— Давай, Витек, не томи. — Реутов заинтересованно смотрел на напарника. — Что раскопал?

— Прежде всего наша Вика — дама очень настырная. — Виктор полистал блокнот. — Попала на телевидение очень рано, еще будучи школьницей, выиграла стажировку, сняв самый интересный сюжет. Конкурс организовывал сам Коля-Паук, тогда восходящая звезда меценатства. Не знаю, какие были остальные сюжеты в том конкурсе, но сюжет, снятый Викторией, я нашел и посмотрел. Я, конечно, не эксперт, но мне как зрителю было очень интересно. И возникает вопрос: каким образом пятнадцатилетняя школьница смогла проникнуть в самое, так сказать, сердце цирка и не только снять зверей, которые принимают участие в программе, но и снять репетиции, получить интервью у директора и нескольких ведущих артистов и смонтировать все это вполне профессионально. Я нашел тогдашнего директора, который сначала попытался прикинуться старым маразматиком, но потом все-таки вспомнил, что Виктория пришла к нему в кабинет и очень его просила и выглядела при этом как его младшая сестренка. В матроске, блин, и бантах. Фото этой сестренки висело у него в соцсети, девочка умерла полвека назад в подростковом возрасте от какой-то инфекции, и это стало для него большим горем. И Вика выглядела совсем как его умершая сестренка.

— Вот же ж…

— Отлично придумано, да? Очень умный ход для пятнадцатилетней девочки. — Виктор ухмыльнулся. — Не поленилась, зашла на страницу этого старого дурака, а там трогательный иконостас фотографий из детства и слезливые надписи о «никогда не забуду». И Вика просто одевается в матроску — где-то сумела раздобыть, делает прическу, как у девочки на фото, и вуаля! — старый дурень растаял и повел милую девочку в святая святых, позволяя ей снимать все, что она пожелает.

Молчание затянулось — Реутов обдумывал услышанное.

— И выиграла конкурс, на котором были представлены работы не хуже, я думаю. Это один из первых конкурсов по поиску юных дарований, который организовал Ладыжников. И девочка, умеющая воплотить твои самые потаенные фантазии. Сколько ему тогда было, около сороковника?

— Тридцать девять. — Виктор покачал головой. — Я уже думал об этом. Нет, Виктория не могла быть его любовницей, он всегда любил грудастых красоток ближе к тридцати, на малолеток Колю-Паука никогда не тянуло, тем более что у него самого дочь. И — нет, девочки тогда не дружили, Ира Ладыжникова моложе Виктории на четыре года, в таком возрасте это разница существенная: пятнадцатилетняя — уже барышня, а одиннадцатилетняя — девчонка, ребенок. И я копнул дальше, и что всплыло? Папаша-Станишевский и Ладыжников учились в одной спортшколе и — мало того — крепко дружили, но Коля-Паук всегда тяготел к несколько иным материям, чем гоняться за мячом, рискуя сломать ногу. А потому со временем их пути разошлись, но тем не менее дочь старого приятеля одержала победу в конкурсе талантов. И я бы так думал, если бы не работа, представленная Викторией, потому что работу все-таки сделала она сама, и работа была хорошей.

— Но образ белой и пушистой блондиночки несколько поплыл. — Реутов покачал головой. — Не вяжется с образом расчетливой маленькой стервы, сыгравшей на горе пожилого человека. Нет, никакого вреда она ему не причинила, но просто подумай: в пятнадцать лет смогла все просчитать и осуществить! Вот это поворот, да.

— Это еще не поворот. — Виктор снова полистал блокнот. — Виктория Станишевская и дочь Ладыжникова, Ирина — приятельствовали. Стали старше, появились какие-то общие темы. То есть они до этого были знакомы, если дружили отцы, то девчонки явно знали друг друга хотя бы шапочно, а когда Ирина окончила школу и поступила в университет, там же училась и Виктория. С тех пор они, можно сказать, подружились. Не так чтоб неразлейвода, у каждой была своя студенческая компания, но после занятий иногда проводили время вместе.

— Так, может, уже тогда Коля-Паук спал с Викторией? Кстати, а кто там мать?

— Мать Ирины — отдельная история, весьма печальная. — Виктор вздохнул. — Регина Ладыжникова была наркоманкой — вернее, стала, когда вышла за Колю-Паука. Ну, муж вечно занят, она дурью маялась — дочка на руках у нянь, а она все одна и одна, вот и нашла себе развлечение. Когда Ладыжников хватился, было уже поздно что-то предпринимать, барышня сидела на системе и один раз от передоза сожгла себе мозги. Девчонке тогда было лет десять. Ладыжников поместил Регину в клинику, где она и находилась, пока через четыре года все-таки не умерла.