– Ребят, выясните отношения потом, ладно? Я и так готова самоубийством жизнь покончить, – сообщила обычно робкая Ами.

– Будешь потом, как Анни, кровавые картины рисовать и шрамом светить, – проворчал Гасион и хмуро откинулся назад, облокотившись на чьи-то ноги во втором ряду.

– В любом случае спасибо тебе, Ника. Если и умирать, то лучше вот так, – тихо проговорила Ами. Стало страшно от той холодной уверенности, с которой она произнесла эту фразу.

Я уставилась на дорогу. Ни одной встречной машины. Только бесконечная извилистая и желтая, словно тропическая змея, дорога. Пейзаж вокруг не менялся. Нечастые заброшенные здания, деревья и маленькие, больше похожие на лужи озера. Иногда дома стояли прямо рядом с озером, но редко. Все это успокаивало и придавало решимости. Казалось, что все мы часть этой бесконечной, извилистой змеи-дороги, а если так, то мы часть чего-то непостижимо большого, почти вечного.

Поведенческий сектор граничит с военным и сельскохозяйственным. Оба по территории самые большие. Для того, чтобы попасть в химический, придется преодолеть две границы. Как? Этого не знал никто. Впрочем, шанс на подпольную клинику Руби Корса тоже невелик. Просто для того, чтобы не потерять надежду, нужно двигаться, а куда – уже не важно. Думаю, такие мысли посещали здесь каждого, но никто не хотел в этом признаваться.

– Ника, тебе никто не говорил, что тебе думать не идет? – ехидно поинтересовался Гасион. Мы уже несколько часов ехали по заброшенной дороге. До границы, если мы двигаемся в верном направлении, еще порядка двух часов.

– У тебя очень странный способ ухаживаний, – пробормотала я, поворачиваясь к нему. Гасион с каким-то неестественным любопытством разглядывает свои руки.

– У меня пальцы от холода онемели, – прошептал он и испуганно посмотрел на дорогу. На улице было прохладно. Последние числа марта, от силы температура воздуха десять градусов, но в машине работал обогреватель, и мне было даже жарко.

– Скоро вообще что-либо перестанешь чувствовать, – проворчала Ами. Воцарилось тяжелое молчание. Никто не хотел разговаривать о новых симптомах, об эпидемии, о том, что в этой машине все, кроме меня, умирают и вряд ли это можно как-нибудь изменить.

Стемнело, и теперь извилистая змея дороги из безобидного ужа превратилась в гремучую и, несомненно, ядовитую гадюку. Мы ехали по жилому участку пятого уровня, поэтому на пути то и дело попадались бордели, родильные дома и общежития охранников. Пару раз нас остановил патруль, но при виде людей в форме военного сектора у них не оставалось больше никаких вопросов. В большинстве случаев встретившиеся на пути люди просто с неприкрытым восхищением провожали глазами вереницу военной техники.

Машина Кроцелла шла первой. Мы уже давно потеряли ее из вида, как вдруг вдалеке забрезжили огоньки фар. Мы приехали. В паре километров отсюда нам встретилось несколько домов для рожениц, но эта часть сектора явно не жилая. На улице было так холодно, что даже я стала мерзнуть. Кроцелл вызвался отогнать машины в оговоренное место, а мы договорились рассредоточиться по нескольким заброшенным домам. В случае облавы так военным будет сложнее поймать нас всех, и хотя бы у нескольких счастливчиков будет шанс добраться до химического сектора.

Я и Гасион очень долго брели куда-то вдоль пограничной стены. Никто из нас не хотел ни о чем говорить. Наконец, Гасиону приглянулся один многоэтажный, не полностью разрушенный войной дом. Подниматься по лестнице пришлось целую вечность.

– Х-холодно, – клацнула я зубами.

– Издеваешься, бездушное ты чудовище? – хмыкнул Гасион. – Поднимемся на крышу?

– Как хочешь.

Хотелось есть, спать и в горячий душ. В любом порядке. Только бы перестать брести куда-то. На плече у Гасиона болталась холщовая сумка с моими вещами.

Последний этаж дома был все-таки разрушен. Не хватало части крыши, поэтому выбраться наверх не составило проблемы. Гасион тут же нашел какую-то старинную выдвижную стремянку, по которой мы и забрались.

Небо буквально обрушилось на нас, окутав своим бесконечно черным полотном, испещренным яркими звездами. Я начала вспоминать основы астрономии, которые нам дали еще в начальных классах лицея.

– Звезды, – выдохнул Гасион, – просто я все время забываю, что на небе есть звезды.

– Послушай, я даже представить себе боюсь, какое количество девиц ты водил на крыши домов, чтобы произнести эту романтичную фразу, – разозлилась я.

– Не считал, – откликнулся он. – Ника, ты пуленепробиваема. Напоминаешь противотанковый еж. Последняя роженица пятого уровня и то более эмоциональна. Я умираю. Ты будешь жить дальше, ты останешься, а я – нет. Я… Хочу, чтобы меня кто-нибудь помнил так, как ты помнишь Макса. Это безжалостно и мерзко, но… я чувствую тепло твоих рук. Только твоих, – я впервые за долгое время видела его столь потерянным. Таким он был только в тот день, когда его в маске, закрывающей нос и рот, доставили в галерею. Мне просто нечего было ответить. Я с грацией гиппопотама попыталась обнять его. Он сгреб меня в охапку и натянул на меня свою куртку.

– Ежик, – тихо пробормотал он.

Мы еще долго так стояли, пока не окончательно не околели. Гасион догадался захватить несколько сэндвичей и даже термос с каким-то травяным настоем, неважно каким, главное, что горячим. Мысленно я не уставала благодарить Алекса за его помощь. Она, и правда, была неоценима.

Уснули мы в одной из заброшенных квартир. Когда-то тут жил человек с отличным чувством стиля. Все вокруг было выдержанно в бежевых тонах. На низкой деревянной кровати, выполненной в столь же простом, но элегантном стиле, нашлось даже одеяло. Стены были украшены фотографиями из старых черно-белых фильмов. Тогда еще режиссеры предлагали сценарии правительству и объясняли идеологию картины. Мы это учили. Сейчас отдел СМИ поведенческого сектора подсчитывает, что будет интересно и полезно людям в качестве видеоиллюзии. Они изучают сознание и будущее людей и создают иллюзии, которые отвечают всем стандартам. Хорошие иллюзии, как раз те, что хочет видеть человек.

Свободным в моем мире оставался только бар оптических иллюзий Канзы. Скорее всего, таких баров несколько. Но ведь это ничтожно мало. Да и расположены они, скорее всего, на первом, максимум втором уровне.

Наутро мы побрели к месту сбора. Когда все подошли, начались бесконечные споры. Кроцелл говорил больше всех. Предлагали самые немыслимые варианты прохода через границу. Вскоре стало понятно, что это будет продолжаться еще долго и явно ни к чему не приведет. Будто подслушав мои мысли, об этом же шепнула на ухо сидевшая рядом Анни. Незаметно для остальных я, Анни, Гасион и, неизвестно откуда взявшийся, Канза отправились изучать границу.

Удивляло то, что вдоль стены не было камер слежения. Впрочем, понятно. Если кто-то захочет пересечь границу, люди первого уровня и так узнают об этом быстрее, чем человек только подумает о такой возможности. Никто не предполагал, что неведомая зараза восстанет против Касси. Люди, пораженные вирусом, для программы не существуют, нет в поле ее зрения и всех оказавшихся в непосредственной близости от больных. Я все время с Гасионом, хочу того или нет, а насчет Алисы можно не беспокоиться. Она уж точно не посмеет пойти куда-нибудь в одиночку. Если посмеет, Кроцелл ее удержит. Можно не сомневаться.